Главные герои рассказа маленький оборвыш. О Джеймсе Гринвуде и «Маленьком оборвыше

Глава I
Некоторые подробности о месте моего рождения и о моем родстве

Я родился в Лондоне, в доме № 19, в переулке Фрайнгпен, близ улицы Тёрнмилл. Читатель, вероятно, вовсе не знаком с этой местностью, а если бы он вздумал разыскивать ее, труды его остались бы безуспешными. Напрасно стал бы он наводить справки у разных лиц, которые по-видимому должны бы хорошо знать и эту улицу, и этот переулок. Мелочной лавочник, живший в переулке «Турецкой головы» за двадцать шагов от моего переулка, в недоумении покачал бы головой в ответ на вопросы любознательного читателя; он сказал бы, что знает по соседству переулок Фрингпон и улицу Томмель, а тех странных названий, о которых ему говорят теперь, не слыхал во всю жизнь; ему и в голову не пришло, бы, что его Фрингпон и Томмель не более как исковерканные Фрайнгпен и Тёрнмилл.

Однако – что бы ни думал лавочник, но переулок Фрайнгпен существует, это несомненно. Наружный вид его и теперь точно такой же, какой был двадцать лет назад, когда я там жил; только каменная ступенька при входе в него сильно стерлась, да дощечка с названием его подновлена; вход в него такой же грязный, как прежде, и с таким же низким, узким сводом. Свод этот так низок, что мусорщик с корзиной должен чуть не на коленях проползать через него, и так узок, что лавочный ставень или даже крышка гроба могут служить ему воротами.

В детстве я не был особенно весел и беззаботно счастлив: главное свое внимание я постоянно обращал на гробы и на похороны. Через наш переулок проходит, особенно летом, множество похорон, и потому не удивительно, если я часто думал о гробах: я мысленно измерял всех наших соседей и соображал, возможно ли будет пронести их гробы по нашему тесному переулку. Особенно беспокоился я о похоронах двух особ; во-первых толстого трактирщика, жившего в улице Тёрнмилл и часто заходившего в наш переулок за кастрюлями и горшками, которые соседки брали у него и потом забывали возвращать ему. Живой он должен был выходить из переулка боком, а что будет, когда он умрет, и вдруг плечи его завязнут между двумя стенами?

Еще больше беспокоили меня похороны миссис Уинкшип. Миссис Уинкшип была старушка, жившая при входе в переулок; она была короче, но за то еще толще трактирщика; кроме того, я от души любил и уважал ее, мне не хотелось, чтобы с ней даже после смерти обращались непочтительно, и потому я долго и часто задумывался над тем, как пронести гроб её через узкий вход. Миссис Уинкшип занималась тем, что давала напрокат тележки и в долг деньги фруктовым торговцам, жившим в нашем переулке. Она гордилась тем, что тридцать лет не ходила никуда дальше улицы Тёрнмилл, раз только сходила в театр, да и то свихнула себе ногу. Она обыкновенно сидела целые дни на пороге своего собственного дома; вместо стула ей служила опрокинутая коксовая мерка, на которой лежал для большего удобства мешок мякины. Сидела она таким образом с целью подкарауливать фруктовых торговцев: она должна была требовать с них деньги, пока они шли домой, распродав свой товар, иначе ей часто пришлось бы терпеть убытки. В хорошую погоду она и завтракала, и обедала, и чай пила, не сходя со своего мешка. С ней жила племянница её, молодая женщина, страшно обезображенная оспой, одноглазая, с волосами зачесанными назад, некрасивая, но очень добродушная и часто кормившая меня превкусными обедами. Она держала ключ от сарая, в котором стояли тележки, и готовила кушанья своей тетке. Что это были за кушанья! Мне пришлось в жизни бывать на многих превосходных обедах, но ни один из них не мог сравниться с обедами миссис Уинкшип. Как раз в час пополудни миссис Уинкшип передвигала свою коксовую мерку от дверей к окну гостиной и спрашивала: Все ли готово, Марта? Подавай! – Марта открывала окно и расставляла на подоконнике соль, уксус, перец и горчицу, потом выносила большой ящик, заменявший стол и покрытый белой, как снег, скатертью, и, наконец, вбегала обратно в комнату, откуда подавала тетке обед в окно. Как вкусен казался этот обед, как он приятно дымился и, главное, какой удивительный запах распространял он! У нас, мальчишек и девчонок Фрайнгпенского переулка, вошло в поговорку, что у миссис Уинкшип всякий день воскресенье. Мы в домах своих никогда не едали тех вкусных блюд, которыми угощалась она, и находили, что лучше их ничего не может быть на свете. На нашу долю доставался один только запах, и мы вполне наслаждались им. После обеда миссис Уинкшип обыкновенно пила ром с горячей водой. Смеялись ли мы над доброй старушкой за это, осуждали ли мы ее за её маленькую слабость к вину? О нет, нисколько! Мы рано поняли, что эта слабость может быть выгодна для нас. Каждому из нас, мальчишек и девчонок переулка, хотелось, чтобы она именно его послала в лавку за своей обыкновенной порцией рома. Для этого нужно было употребить некоторые уловки. Мы обыкновенно зорко следили из подворотней, скоро ли старушка кончит обед и опять перенесет свой мешок к порогу дома. Тогда кто-нибудь из нас выходил из засады и подходил к ней, зевая по сторонам с самым невинным видом. Подойдя довольно близко, следовало спросить, не нужно ли ей купить чего-нибудь?

– Вы со мной говорите, мальчик? – обыкновенно удивлялась миссис Уинкшип.

– Да-с, я иду в улицу Томмель за патокой для матери, я думал, не надо ли вам чаю или чего-нибудь другого.

– Нет, спасибо, мальчик; я уже купила себе чаю, а молоко мне сейчас принесут, больше мне, кажется, ничего не нужно.

И сама она, и каждый из нас очень хорошо знал, чего ей было нужно. Но беда, если бы какой-нибудь неловкий мальчик вздумал намекнуть о роме! Никогда больше не пришлось бы ему исполнять поручений старушки! Надобно было после ответа миссис Уинкшип просто вежливо поклониться и пройти мимо, тогда она наверное подзовет к себе и скажет:

– Слушайте, мальчик, вам ведь все равно, сбегайте-ка заодно к мистеру Пиготу, знаете?

– Как же-с, знаю-с, это трактир «Собака в Забор».

– Ну да, купите мне там на три пенса лучшего рома и кусок лимона. А вот вам за труды!

Она давала ловкому мальчику маленькую монетку и после этого ему оставалось только следить за ней, пока она пила; после последнего глотка она становилась необыкновенно добра, и часто подходившему к ней в это время перепадала еще одна или две монетки. Меня она особенно любила, и в один вечер мне удалось получить от неё целых четыре полупенса.

Впрочем, я был занят все время нянченьем своей маленькой сестренки, и мне редко удавалось пользоваться милостями миссис Уинкшип, так что я совсем не из корыстных целей тревожился насчет её смерти. Мне так и не удалось видеть этого печального события. Когда я убежал из Фрайнгпенского переулка, добрая старушка спокойно сидела на своей коксовой мерке, а когда я взрослым, загорелым мужчиной вернулся из Австралии, оказалось, что никто из живущих в Клеркенуэльском приходе ничего о ней не знает.

Во всех прочих отношениях я по возвращении из дальних стран нашел наш переулок точно таким, каким оставил его. По-прежнему с одного окна спускалась гирлянда нанизанных на нитку луковиц, с другого полосы сухой трески, на третьем красовались свежие сельди. По-прежнему у некоторых жителей переулка был день стирки; изодранные занавески, лохмотья пестрых одеял, заштопанные рубашки и фланелевые фуфайки по-прежнему сушились на веревках, приколоченных к стенам домов или привязанных к половым щеткам.

По-прежнему в конце переулка стояла большая дырявая водяная бочка, в которую каждое утро в течение трех четвертей часа бежала вода из резервуара, и по-прежнему около этой бочки была толкотня, суетня и перебранка. Тут стояли большие, костлявые, неопрятные женщины в башмаках на босу ногу, с растрепанными волосами, с ведрами, которыми они грозно замахивались на всякого, кто осмеливался прежде них подойти за водой; тут стоял здоровенный, неуклюжий ирландец с кастрюлей в руках; он расталкивал локтями и всем телом маленьких девочек, пришедших за водой со своими горшочками и котелками, и, чтобы пробраться вперед, топтал колючими гвоздями своих тяжелых сапог их бедные, босые пальцы; тут был даже силач, точь-в-точь «лихой Джек», внушавший мне в детстве и страх, и уважение, и перед этим силачом точно также пугливо сторонились не только бедные, босоногие девчоночки, но даже неуклюжий ирландец, даже сердитые женщины. Все, все осталось неизменным, хотя много лет прошло с тех пор, как я жил здесь ребенком. Я стал осматривать дома. Глаза мои упали на дом № 19. Все то же, даже, кажется, все та же сахарная бумага, все то же старое тряпье заменяет стекла во многих окнах! И если бы теперь, сейчас же, одно из этих окон отворилось, высунулась бы оттуда рыжая, всклоченная голова, и послышался бы резкий голос: «Джимми! Гадкий мальчишка, я тебя до крови изобью, если ты не сойдешь с этой лестницы и не уймешь девчонку», – я нисколько не удивился бы. Меня ласкали, мне читали наставления, меня бранили сотни раз из этого самого окна. В той комнате, которую оно освещает, родилась моя сестрица Полли, когда мне было немногим больше пяти лет. В этой же самой комнате умерла мать моя через несколько минут после рождения сестрицы.

Не думайте, что рыжая женщина с пронзительным голосом была моя мать, нет, это была моя мачеха. О своей матери я помню только, что это была женщина с темными волосами и бледным лицом. Должно быть, она была добра ко мне, потому что я нежно любил ее и до сих пор люблю. Отец обращался с ней грубо, неласково. Часто бранил он ее, часто даже бил, так что она кричала на всю улицу. Мне было очень жаль бедную мать, и я не понимал, за что так не любит ее отец, а между тем он на самом деле любил ее, он не ожидал, что его побои сделают ей какой-нибудь вред, и не переменил своего обращения даже тогда, когда она начала хворать.

Глава II
Что случилось в одну пятницу

В одну пятницу после обеда я, вдоволь наигравшись на улице, возвращался домой; взойдя на лестницу, я приготовлялся отворить дверь в нашу комнату, как вдруг меня остановила миссис Дженкинс; она жила вместе с своим мужем одним этажом ниже нас, но на этот раз очутилась за чем-то в нашей комнате. Она высунула голову на лестницу, сердитым голосом велела мне идти играть на улицу и заперла дверь на ключ под самым моим носом, Это очень обидело и рассердило меня. Я начал реветь во все горло, стучать и ломиться в дверь. Я просил мать выгнать вон гадкую Дженкинс и дать мне хлеба с патокой. На мои крики мать подошла к двери.

– Не шуми так, Джимми, – сказала она мне ласковым голосом: – я больна, у меня болит голова, вот возьми, купи себе пирожок!

Я услышал у ног моих металлический звук; я нагнулся и увидел, что мать просунула мне монету сквозь щель под дверью. Я схватил монетку и побежал купить себе пирожок.

Долго играл я на улице, но, наконец, соскучился и опять вернулся домой. Не успел я добраться по нашей лестнице до первого этажа, как меня обогнал какой-то высокий господин весь в черном; он видимо торопился, шагал через две, три ступеньки и постучался у наших дверей. Ему отворили, и он опять запер за собой дверь. Я сел на ступеньку лестницы и стал поджидать, когда он уйдет прочь. Но он не уходил, и я ждал до тех пор, пока заснул. Отец мой, воротившийся в этот вечер позднее обыкновенного и под хмельком, нашел меня спящим на лестнице и принялся громко бранить мать за то, что она не заботится обо мне.

– У матери кто-то есть, отец, – заметил я.

– Кто-то есть?

– Кто такой? – спросил отец.

– Какой-то господин с такой белой штукой на шее, и сапоги у него скрипят. Миссис Дженкинс тоже там.

Отец вдруг стал кроток.

Мы сошли вниз и постучались в дверь к старому Дженкинсу. Он вышел к нам заспанный, протирая глаза, и тотчас же втащил отца в свою комнату.

– Вы были наверху, Джим? – спросил он встревоженным голосом.

– Нет, – отвечал отец: – что там такое случилось?

– Дело дрянь! – проговорил старик все тем же встревоженным голосом. – Моя старуха не велела мне пускать вас туда. Она и за доктором послала, туда нашло много женщин, да доктор всех выгнал, говорит, нужны тишина и спокойствие.

– Доктора всегда это говорят, – спокойно заметил отец.

Это спокойствие, как кажется, не понравилось мистеру Дженкинсу.

– Ничего не понимает! – проворчал он сквозь зубы. – Ну, как тут приготовить его понемножку! – и затем, обратившись к отцу, сказал решительным голосом:

– Надо вам знать, Джим, что там плохо, совсем плохо! – он указал пальцем на потолок.

На моего отца подействовали не столько слова мистера Дженкинса, сколько тон, которым они были произнесены. Он видимо был поражен до того, что не мог говорить. Он снял шапку и присел на стул возле окна, держа меня на коленях.

– Она вас все ждала, – проговорил Дженкинс после минутного молчания: – чуть стукнет наружная дверь, она сейчас: вот это мой Джим! Это его походка! Я знаю!

– Она меня ждала? Меня хотела видеть? Как это странно! – вскричал отец.

– Она говорила и еще более странные вещи, – продолжал Дженкинс: – она говорила: «Я хочу поцеловать его, я хочу, чтобы он держал меня за руку, я хочу помириться с ним перед смертью!»

Отец быстро вскочил со стула, прошелся два, три раза по комнат, – так тихо, что едва слышно было, как его кованные сапоги прикасались к полу, – остановился спиной к Дженкинсу и лицом к картин, висевшей на стене, и простоял так нисколько минут.

– Дженкинс, – сказал, он наконец, продолжая смотреть на картину: доктор всех прогнал оттуда… Я боюсь идти туда… Сходите вы, позовите свою жену!

Дженкинсу видимо неприятно было исполнять это поручение, но ему не хотелось своим отказом тревожить и без того огорченного отца. Он вышел из комнаты, и вскоре мы услышали шум его шагов, поднимавшихся по лестнице. Через нисколько секунд в комнату вошла сама миссис Дженкинс вместе со своим мужем. Увидя нас, она всплеснула руками, упала на стул и начала громко рыдать. Я ужасно перепугался.

– Что же мама встала теперь? – спросил я у неё.

– Встала? Нет, мой бедный ягненочек, – отвечала она, задыхаясь от слез: – нет, бедный сиротка! Она никогда уж больше не встанет.

На минутку отец отвел глаза от картины и взглянул на миссис Дженкинс, как будто хотел что-то сказать, но промолчал.

– Она умирает, Джим, – продолжала Дженкинс. Доктор сказал, что нет надежды спасти ее!

И миссис Дженкинс снова зарыдала. Старый муж её ходил вокруг неё и старался утишить ее. Я не хорошо понял что она сказала, но слова её почему-то сильно перепугали меня, я подбежал к ней и спрятал голову в её коленях. Отец, казалось, не обращал на нас внимания. Он прислонился лбом к стене, и вдруг я услышал странный звук: пит, пат, пит. Картина, которую он так внимательно разглядывал перед тем, была приклеена к стене только верхней частью, нижний угол её заворотился, и, вероятно, слезы отца, падая на этот угол, производили странный звук: пит, пат.

Вдруг он сделал усилие над собой, вытер глаза носовым платком и повернулся к нам.

– Доктор, наверху? – спросил он.

– Да, конечно, неужели я бы оставила ее одну!

– Нет, не ходите, Джим, – убеждала Дженкинс: – доктор говорит, что ей нужен покой, что всякое волнение усиливает её страдания.

– Говорю вам, что пойду, – повторил отец. – Бедняжка! Она хочет держать ту руку, которая так часто била ее! Она просит меня помириться:

Подождите здесь, миссис Дженкинс, может быть, ей надобно сказать мне что-нибудь по секрету.

Он вышел из комнаты, но в эту самую минуту сверху раздался нетерпеливый голос доктора.

– Миссис, как вас там! Идите скорее сюда! Нужно же ей было уходить именно теперь!

Миссис Дженкинс вскочила с места и бросилась наверх, за ней пошел и отец.

Недолго пробыл он наверху. Скоро шаги его снова раздались по лестнице, и он вернулся к нам.

Он взял меня на колени, облокотился на стол, закрыл лицо руками и не говорил ни слова.

Дело было в половине сентября; вечера становились темны и холодны. Мы сидели все трое молча. Старый Дженкинс мастерил клетку для канареек.

Вдруг отец встрепенулся и неожиданно закричал: – Боже мой, Дженкинс, как мне тяжело, я не могу выносить больше, меня душит!

Он развязал свой толстый шейный платок.

– Я не могу больше выносить ни минуты. Ей-Богу, не могу!

– Я бы на вашем месте, Джим, прошелся немножко по улице, так, минут десять. Пойдемте, я с вами пойду!

– А мальчик? – спросил отец.

– Ему ничего посидеть тут минутку, ведь правда, Джимми? Он посмотрит, как белка бегает в колесе.

Я сказал, что посижу, что это ничего, но на самом деле я думал другое; они ушли, а я остался один в комнате. В это время становилось все темнее и темнее, и наконец почти совсем смерклось. Я не очень любил миссис Дженкинс, и потому почти никогда не бывал в её комнате. Теперь я уже провел в ней больше часа, но я все время был занят тем, что говорилось и делалось вокруг меня, так что не успел разглядеть вещей, которые были в этой комнат. Оставшись один, я занялся этим разглядываньем. Вдоль стены было расставлено несколько птичьих клеток, в них сидели птицы, но все они, за исключением дрозда, уже спали, спрятав голову под крылья. Дрозд сидел смирно, только глаза его сверкали и мигали всякий раз, как я на него взглядывал. Кроме дрозда и белки, в комнате на маленьком столике лежал китовый ус и стоял пузатый кувшин с человеческой головой, широко разинувшей рот, из которого готова была вылиться струя воды. Чем темнее становилось, тем страннее представлялись мне все окружающее предметы: мне даже страшно стало смотреть по сторонам; я уставил глаза на клетку белки и стал следить за маленьким зверьком, быстро бегавшим в своем проволочном колесе.

Прошло гораздо больше десяти минут, но мой отец и Дженкинс не возвращались. Стало уж совсем темно, и я изо всей белки видел только белое пятно на её груди; колесо её скрипело, когти её щелкали, часы тикали безостановочно, а наверху в комнате матери раздавался скрип сапог доктора. Мне стало так страшно, что я не мог больше вынести; я слез со стула на пол, закрыл глаза, чтобы не увидать мимоходом ужасного дрозда, тихонько вышел из комнаты и, вскарабкавшись до половины лестницы, сел на ступеньку. Если бы с матерью была одна Дженкинс, я непременно прошел бы в нашу комнату, но меня пугал доктор; при нем я не решался отворить нашу дверь. Не очень удобно было мне сидеть на жесткой лестнице, но все же лучше, чем оставаться в страшной комнате Дженкинса. Сквозь замочную скважину нашей двери пробивалась яркая полоса свита, освещавшая часть перил. Я сел на лестницу, как можно ближе к этому светлому местечку, ухватился за перила обеими руками и скоро заснул крепким сном. Не знаю, сколько времени я спал, меня разбудил голос отца.

– Это ты, Джимми? – спросил он: – зачем ты здесь? Разве тебе надоело сидеть одному?

– А он должно быть сидел у окна, поджидая нас, – заметил Дженкинс, – и как заметил, что мы идем, побежал сейчас же отворить нам дверь.

– Нет, нет! – вскричал я, ухватившись за отца: – Совсем неправда! Мне было страшно, папа!

Отец хотел что-то ответить мне, но промолчал, и мы молча вошли в комнату Дженкинса, успевшего уже зажечь свечу.

Вдруг наверху послышался шум отворяющейся двери и затем скрип сапог доктора по лестнице.

– Доктор уходит! – проговорил отец взволнованным голосом: – должно быть, ей лучше!

Но доктор не уходил; напротив, он остановился около нашей двери и постучал. Дженкинс поспешил отворить ему.

– Ваше имя Бализет? – обратился к нему доктор, – вы, муж…

– Нет-с, извините, это не я. Джим, иди же сюда.

– Я её муж к вашим услугам, сэр – сказал отец, смело выступая вперед и держа меня на руках. – Как она себя чувствует теперь, позвольте спросить?

– А, это вы мистер Бализет, – проговорил доктор совсем не тем грубым голосом, каким говорил прежде. – А это тот мальчуган, о котором она вспоминала?

– Да, должно быть, сэр. Нельзя ли нам теперь взойти повидать ее? Мы бы не стали беспокоить ее.

– Ну, дружок, – перебил доктор, взяв меня за руку своей большой рукой в черной перчатке, – твоя бедная мама скончалась, и ты должен быть теперь добрым мальчиком. У тебя есть маленькая сестрица, и ты должен заботиться о ней в память о своей матери. Прощай, мой милый. Прощайте, мистер Бализет. Переносите вашу потерю мужественно, как следует мужчине. Спокойной ночи!

В ответ на слова доктора отец молча наклонил голову. Он был поражен, глаза его блуждали по сторонам, и он как будто ничего не понимал. Только когда старый Дженкинс пошел светить доктору на лестницу, к отцу возвратилась способность соображать и говорить.

– Господи, Боже мой! Умерла! Умерла! – проговорил он глухим голосом с подавленными рыданиями.

Так застал его старый Дженкинс, когда воротился со свечой; так застал его священник, который прошел к матери, вероятно в то время, когда я спал на лестнице, и теперь, возвращаясь назад, хотел сказать ему несколько утешительных слов; так застала его миссис Дженкинс и нисколько соседок, вошедших в комнату вместе с ней. Все он старались сказать отцу что-нибудь успокоительное, но он не слушал их. Миссис Дженкинс принесла с собой какой-то сверток тряпок и, развернув его, стала просить отца поглядеть на малютку и подержать ее на руках. Отец подержал малютку, но обратил на нее очень мало внимания. Мне также позволили подержать немножко мою маленькую сестрицу. Соседки, замечая, что отец не хочет говорить с ними, понемножку ушли все прочь; миссис Дженкинс зачем-то позвали наверх, и мы с Дженкинсом опять остались одни.

– Примите мой совет, Джим, – сказал он, обращаясь к отцу: – ложитесь спать вместе с мальчиком. Там в задней комнате стоит постель моего сына Джо, он до утра не придет домой; лягте, Джим, если не заснете, то хоть успокоитесь!

После нескольких увещаний, мы с отцом согласились, наконец, переночевать в комнате Джо. Комната эта никак не могла считаться удобной спальней. Джо Дженкинс работал по ночам на графитовом завод, а днем занимался продажей птиц, кроликов и собак, деланьем клеток и набиванием птичьих чучел, Вся комната была завалена разными вещами, отовсюду торчали проволоки и деревянные палки, кроме того, там сильно пахло каким-то клеем и красками. Но отец был неприхотлив, к тому же на этот раз он, вероятно, не заснул бы спокойно в самой богатой спальня, на самой удобной постели. Пока еще люди в доме не спали, пока слышались шаги вверх и вниз по лестнице, пока до нас доносился шум с улицы, он лежал довольно спокойно. Но когда мало помалу звуки на улиц затихли, и кругом все успокоилось, отец начал тревожно вертеться в постели. Он перевертывался с боку на бок, то крепко сжимал руки на груди, то закрывал ими глаза. Одна вещь очень удивила меня. Как ни ворочался отец, он все время тщательно старался не потревожить меня. При всяком неловком движении он нежно гладил меня по плечу и шептал: ш-ш-ш, как бы боясь, что я проснусь. Но я и не думал спать. Я не знал в точности, что именно случилось, но я чувствовал, что случилось что-то страшное. Мне очень хотелось понять, что именно сделалось с матерью. Миссис Дженкинс сказала, что её нет, а между тем я слышал, как наверху ходили и тихо разговаривали какие-то две женщины, должно быть, он были там с матерью; только зачем же, уходя, он заперли дверь на ключ? Я спрашивал у миссис Дженкинс: – куда ушла мама, и скоро ли она вернется? и она ответила мне: «Она никогда не вернется, мой бедный мальчик; она ушла туда, куда идут все добрые люди и она никогда не придет назад». Долго ли это «никогда», спрашивал я самого себя. Что это – день, неделя, месяц? Что это – дольше, чем до дня моего рождения или до святок? Я часто слыхал прежде слово «никогда», но в точности я не понимал его. Я помню, раз отец сказал утром за завтраком матери: «Знать я тебя не хочу! Я никогда больше не съем куска хлеба с тобой вместе», а вечером он пришел и спокойно ел хлеб и другие кушанья вместе с матерью. Мать также сказала раз отцу, когда он ударил ее так сильно, что она упала на пол: «Джим, я никогда, никогда, пока жива, не прощу тебе этого!» А, говорят, она его простила, она хотела поцеловать его и помириться с ним. Должно быть, «никогда» значит разные времена. Что оно значит, когда говорят про мать? Надо непременно завтра же спросить у миссис Дженкинс. А, может, и отец знает, спрошу-ка лучше у него.

– Папа, ты спишь?

– Нет, Джимми, не сплю, а что?

– Папа, что такое «никогда»?

Отец приподнялся на локоть; он, должно быть никак не ожидал такого вопроса.

– Ш-ш! Спи, Джимми, тебе верно приснилось что-нибудь?

– Нет, я еще не спал, я оттого и заснуть не могу, все об этом думаю. Скажи мне, папа, что такое «никогда», мамино «никогда?»

– Мамино «никогда»? – повторил он. – Чудной ты мальчик, что выдумал, я не понимаю.

– И я не понимаю, папа, я думал ты мне скажешь!

– Ты теперь лучше спи, – сказал отец, плотнее укрывая меня: – теперь все умные дети спят, нечего думать об «никогда», никогда долгий день.

– Только день? Только один длинный день? Как я рад! И ты рад, папа?

– Не особенно рад, Джимми; короткий или длинный – день, мне все равно.

– А для мамы не все равно! Если «никогда» один только день, значит через день мама воротится к нам; Ты будешь рад, папа?

Он еще выше приподнялся на локте и посмотрел а меня с печальным видом, как я мог заметить при свете месяца, глядевшего в окно.

– Умерла!

– Да, умерла! – повторил отец шепотом. – Вон видишь птица на полке (это была одна из птиц, отданных Джо для выделки чучел. При тусклом свете месяца я мог хорошо разглядеть ее; она была страшная, без глаз, с широко раскрытым клювом и блестящими железными проволоками, продернутыми через все тело), видишь, Джимми, вот это смерть. Мама не может ожить и придти к нам, как этот снегирь не может спрыгнуть с полки и летать по комнат.

– Я думал, папа, умерла значит ушла, а мама не ушла? Так она там наверху, и в нее воткнуты такие острые штуки?

– Ах, Боже мой, нет, что делать с этим ребенком! Дело в том, Джимми, что мама не может ни видеть ни слышать, ни ходить, ни чувствовать, если бы даже ее искололи теперь всю, она не почувствует. Она умерла, Джимми, и вот скоро принесут гроб и положат ее туда и спустят ее в яму! Моя бедная Полли! Бедная моя, милая! А я и не поцеловал тебя перед смертью, как тебе хотелось, не, простился с тобой!

Голос отца вдруг оборвался, он уткнулся лицом в подушку и зарыдал так, как никогда не рыдал. Испуганный этим концом нашего разговора, я со своей стороны принялся кричать и плакать. Отец, боясь, что мой крик разбудит всех жильцов в доме, сделал усилие, чтобы подавить свое горе, и принялся успокаивать меня.

Это однако оказалось не совсем легко.

Объяснения, которые дал мне отец, ужасно напугали меня. Напрасно старался он утешить меня и ласками, и угрозами, и обещаниями. Он вздумал рассказывать мне сказку и стал говорить о каком-то ужасном великане-людоеде, который каждый день за завтраком ест вареных детей, но эта история еще больше встревожила меня. Он ощупью достал из кармана своих панталон кошелек с деньгами и подарил мне его; он обещал на другое утро покатать меня в своей тележке; зная, что я люблю селедки, он обещал мне целого сельдя на завтрак, если я буду умным мальчиком; я давно просил купить мне одну хорошенькую лошадку, которую я видел в окне игрушечного магазина, отец давал честное слово, что купит мне эту лошадку, если я лягу спать и перестану кричать.

Нет, нет, нет! Я требовал матери и не хотел ничего другого. Я непременно хотел идти с отцом к ней наверх, где она лежит вся истыканная, как снегирь Джо, и выпустить ее на волю; я просил, молил отца пойти наверх и чем-нибудь помочь бедной маме, без этого я не соглашался успокоиться.

Отец сказал это так твердо, что я сразу увидел невозможность добиться чего-нибудь своим криком. Я согласился поцеловать его и быть умником на том условии, что он сейчас же встанет и зажжет свечу, и что завтра рано утром я увижу маму. Отец очень обрадовался таким удобоисполнимым условиям, но на деле оказалось, что первое из них не так легко, как он думал. Дженкинс, уходя, унес свечу, так что ему нечего было зажечь.

– Экий гадкий этот Дженкинс, – сказал он, думая обратить дело в шутку: – унес все свечи; зададим же мы ему завтра, как ты думаешь?

Я вспомнил, что женщины, бывая в комнате матери, спускаясь вниз, поставили свечу и спички подле самой двери Дженкинсовой квартиры, и сказал об этом отцу. Но ему, как видно, очень не хотелось брать эту свечу, и он опять принялся уговаривать меня и сулить мне разные подарки. Вместо всякого ответа, я опять начал кричать и громко звать мать. Отец поворчав немного, тихонько вышел за дверь, принес свечу, зажег ее и поставил на полку.

В то время я был, конечно, слишком мал для каких-нибудь серьезных мыслей, по впоследствии мне часто приходил в голову вопрос о том, что должен был чувствовать отец, смотря на эту горящую свечу. Ему, может быть, думалось о том, что эта свеча горела весь вечер в комнате матери, что её слабеющие глаза изменили ей в то время, когда она глядела на пламя этой самой свечи! И он устремлял глаза на огонь с выражением такой тоски, такого горя, каких я никогда больше не видел у него. Я не чувствовал ничего подобного; мне хотелось одного, чтобы свеча была подлиннее, я боялся, что этот маленький сальный огарок скоро догорит, и опять я останусь в темноте с теми страшными мыслями, которые пришли мне в голову после рассказа отца. А между тем и при свечке мне было немногим лучше: свет её падал прямо на несчастного снегиря, и я вполне мог разглядеть его черную, шарообразную голову, его широко раскрытый клюв, его окоченелые ноги. Я чувствовал, что дрожу от страха при виде этого чудовища, и все-таки не мог отвести от него глаз. Но вот догоревшая свеча начала трещать и вспыхивать, я сделал усилие над собой, повернулся лицом к стене и заснул. Проспал я спокойно до тех пор, пока утром в Дженкинсовой комнате послышалось звяканье чайной посуды.

Повесть Гринвуд "Маленький оборвыш", герои которой сегодня предстанут перед вами, - невероятно трогательная история о маленьком мальчике, который пережил множество невзгод на пути к честной и счастливой жизни.

"Я родился в Лондоне..."

Герой рассказа "Маленький оборвыш", краткое содержание которого мы сегодня представим, появляется перед читателем уже взрослым мужчиной, серьезным и самодостаточным. Он делится своими воспоминаниями об улочке Фрайнгпен, на которой жил, будучи ребенком.

Перед мысленным взором читателя предстают бедные лондонские трущобы, не лишенные своего очарования. И, конечно, маленький Джимми, живущий с сестрой Полли, отцом и мачехой. Джим описывает своих соседей, уделяя особое внимание соседке миссис Уинкшим и ее племяннице Марте - некрасивой, но невероятно доброй женщине.

Детство Джимми не было безоблачным. Он рано лишился матери. Бедную женщину еще до второй беременности подкосили нищета и побои отца. А после рождения сестры нашего героя она так и не оправилась.

Сразу после похорон матери Джимми в жизни отца появилась соседка - вдова миссис Бёрк. Хитрая женщина очень быстро добилась доверия мистера Бализета. Между тем добротой женщина не отличалась и сразу невзлюбила пасынка. Мальчик нянчил маленькую сестренку, часто недоедал и терпел побои отца из-за ее клеветы.

Джим убегает из дому

Перед вами - вторая глава повести "Маленький оборвыш", краткое содержание которой расскажет вам о начале скитаний Джима Бализета.

Однажды сестренка Джимми упала с лестницы и мальчик, напуганный до смерти произошедшим и гневом мачехи, убежал из дома. Он голодный скитался по улицам, пока добрые горожане не бросили ему несколько монет. На них он смог поужинать. Мальчик даже хотел вернуться домой, но, услышав, что отец зол на него, вновь отправился на рынок, где провел большую часть дня.

На ночных улицах Лондона Джим встретил двух мальчиков несколько старше него. Он представился им Джимом Смитфилдом. Вместе с ними наш герой провел свою первую ночь в роли беспризорника в старом фургоне. Как оказалось, его новые друзья Моульди и Рипстон - мелкие воришки, которые жили, перепродавая украденное, на эти деньги покупая себе еду. Джимми, одинокий и напуганный, тоже начинает воровать, что, следует заметить, у него очень хорошо получается. Кроме этого, мальчики подрабатывают разной мелкой работой.

Горячка и работный дом

В третьей главе повести "Маленький оборвыш", краткое содержание которой описано ниже, Джим заболевает и попадает в работный дом.

В октябре Джим серьезно заболел. Мальчика мучила горячка, он бредил. Его друзья как могли старались облегчить состояние Джима. Вскоре наш герой попал в работный дом, где пережил горячку. Оттуда мальчика собирались отправить в Стратфорд как сироту, но он, слишком напуганный рассказами об этом месте, сбежал из работного дома прямо накануне отправки.

Целый день Джим ждал своих друзей на улице, замерзая под февральским ветром, но мальчишки так и не появились. И тогда наш герой, совсем отчаявшись, решил вернуться домой. Но около трактира увидел отца - пьяного, неопрятного, озлобленного, который избивал мачеху точно так же, как когда-то мать Джимми. Мальчик надеялся, что гнев отца смягчится при виде него, но тот рассвирепел еще больше и едва не убил сына. Джиму едва удалось убежать.

Страдая от холода, он брел по ночным улицам, пока не столкнулся с двумя хорошо одетыми джентльменами. Грубые, бесчеловечные мещане обобрали мальчика, забрав у него приличное одеяние, которое ему дали в работном доме. Босой, в одних лишь панталонах и грязной куртке, он всю ночь провел на улице.

Встреча со старым другом

В этой главе повести Д. Гринвуда "Маленький оборвыш", краткое содержание которой мы рассматриваем, Джим становится трубочистом.

Весь следующий день Джимми бродил по улицам в странном оцепенении. И лишь когда услышал пение мальчика на улице, решил заработать тем же. К его удивлению, после окончания песни к нему потянулись руки с пенсами и полупенсами. Одной из слушательниц оказалась та самая Марта - племянница бывшей соседки Джимма. Накормив и одев ребенка, добрые женщины решили отдать его учиться ремеслу трубочиста.

Мистер Бельчер - зять миссис Уикшип, был не очень рад новому ученику, но все-таки взял мальчика с собой. У него Джим познакомился с Сэмом и Пауком - работниками трубочиста. Паук - подросток, мучимый ревматизмом, был не способен работать из-за постоянных болей. Тобиас, так звали Паука, был прекрасным работником, но ревматизм превратил его в инвалида.

Тайна мистера Бельчера

Следующая глава повести Дж. Гринвуд "Маленький оборвыш" - о том, какую тайну скрывал мистер Бельчер.

Вскоре Сэм уезжает от мистера Бельчера, а Джиму теперь предстоит делать его работу. Перед отъездом Сэм сообщает мальчику, что их регулярная ночная работа заключается в чистке церковных труб. Но это запрещено законом и потому свой секрет мистер Бельчер тщательно бережет.

Настоящий секрет открылся читателю намного позже, когда хозяин, оставив Джимми стеречь лошадь, отправился вместе с другим трубочистом Недом Перксом к церкви. С собой они прихватили инструменты и большой мешок. Когда мужчины вернулись с мешком, наполненным, вероятно, не сажей, а чем-то иным, любопытный Джим заглянул внутрь - и увидел руку покойника!

Испуганный мальчик убежал, уверенный, что Нед Перкс - убийца, и теперь разделается и с ним. Мужчины не нашли Джима и вынуждены были вернуться домой, в то время как наш герой случайно наткнулся на лесничего. Его рассказ очень взволновал мужчину.
Джо и Том (так звали второго лесничего) отправились за парочкой трубочистов и вскоре поймали их. Как оказалось, мертвый мужчина был уже неделю как погребен, Нед и Бельчер лишь выкопали тело. Однако и за это преступление их должны судить.

Тем не менее мистеру Бельчеру удалось сбежать, а Нед отправился вместе с лесничими и Джимом к властям, в Ильфорд. Всю дорогу Нед запугивал Джима, обещая, что Бельчер доберется до него и убьет. В конце концов мальчик решил не рассказывать полиции и судье больше ничего, что могло бы еще больше рассердить бывшего хозяина. Утром он, попросившись погулять, сбежал от полицейских и на повозке добрался до Лондона.

Теперь Джимми чувствовал себя в относительной безопасности, но его преследовал страх, он чувствовал себя одиноким и несчастным.

Джим становится "богачом"

В этой главе повести Гринвуда "Маленький оборвыш" в кратком содержании описываются приключения Джима на улице.

Слоняясь по улице, наш герой стал свидетелем немой сцены: беспризорник, чуть старше самого Джима, незаметно стащил кошелек у богатой женщины, любовавшейся витриной магазина. Тогда Джим, обуреваемый чувством безысходности, решил также стать вором. Нет, ему несколько претила эта идея, но он убеждал себя: это единственный способ выжить для него, одинокого и бездомного.

Вскоре мальчику, который от природы отличался ловкостью, удалось купить новую одежду и даже снять жилье. Так, воруя кошельки у богачей, он прожил два месяца. Пока...

Встреча с мистером Гапкинсом

Продолжаем описывать краткое содержание "Маленького оборвыша" Джеймса Гринвуда. Джим встречает мистера Гапкинсона.

Однажды Джиму на улице удалось украсть кошелек, набитый золотыми монетами. Бросившись бежать, он попал прямо в руки богато одетого господина, который забрал его к себе домой. Джордж Гапкинс, несмотря на свое богатство, не был джентльменом. Он наживался на труде мелких воришек, забирая украденные ими деньги, а взамен обещал кров, пищу и мелочь на карманные расходы. Джиму его предложение понравилось, и он с радостью согласился.

Договорившись с Джорджем, Джим отправился тратить деньги, которые тот ему дал. Он решил пойти в театр, и там столкнулся с Рипстоном - своим старым приятелем-воришкой. От него Джим узнал, что теперь Рипстон работает и живет честно. Как оказалось, смерть их общего друга Моульди так повлияла на мировоззрение мальчика. Тот умер через несколько месяцев после того, как Джима отправили в работный дом, свалившись с крыши и переломав себе кости.

Мучимый совестью, Джим признается Рипу, что все еще ворует. Друг зовет его работать вместе с ним, но тут перед мальчишками появляется Гапкинс. Рипстон, растерянный уходит. А Джордж всю дорогу рассказывает Джимми, насколько неблагодарен и тяжел честный труд.

Ночью хозяева дома начинают ссориться. Джим старается не обращать на это внимания, но внезапно миссис Гапкинс просит его спуститься к ней. Она уверяет мальчика, что ему надо бежать, иначе Джордж, выжав из него все соки, вскоре бросит его в тюрьму и найдет следующие "свежие руки", как было не раз.

На следующее утро миссис Гапкинс слегла с горячкой и лишь через три недели начала поправляться. Как раз в это время Джордж со своими друзьями Тильнером и Армитеджом задумал совершить крупную кражу. Об этом мальчика предупредила его жена, посоветовав бежать как можно скорее.

Джим отправился к Рипстону - своему единственному другу. Рипстон познакомил нашего героя со своими хозяевами - немолодыми мистером и миссис Тиббит. Джим рассказал им все, в том числе и о готовящемся преступлении. Мистер Тиббит тут же отправился в полицию, прихватив с собой Джима.

В полиции инспектор велел Джиму принять участие в грабеже, чтобы поймать Гапкинса с поличным. Его план удался - в доме воров уже ждала полиция.

"На этом моя история, история маленького оборвыша, заканчивается"

Джим поведал, что после истории с грабежом его отправили в заведение для малолетних преступников в Австралию. Там он многому научился, возмужал и даже сколотил себе состояние. Теперь Джим честный и счастливый человек и самыми несчастными временами своей жизни считает месяцы, когда он был маленьким оборвышем. Впрочем, важный торговец углем мистер Рипстон говорит, что в них не было ничего дурного...

Заключение

Невероятно пронзительной можно назвать повесть "Маленький оборвыш", читая краткое содержание которой, читатель видит, как несправедлива и жестока жизнь. Однако корабль не тонет, когда вокруг него вода. Он тонет, когда вода в нем. Так и Джим, подобно кораблю, смог пройти сквозь все жизненные штормы и остаться честной, целостной личностью.

Повесть Гринвуда "Маленький оборвыш", главные герои которой смогли с честью перенести все жизненные невзгоды, интересна как маленьким, так и взрослым читателям.

Диккенс, поставив в центр повествования обездоленного ребенка, открыл для литературы новую тему. Среди его многочисленных последователей в Англии выделяется Джеймс Гринвуд (1833-1929), в свое время известный журналист и автор многочисленных романов. Лучшая книга Гринвуда — «Подлинная история маленького оборвыша» (1866) — принесла ему широкое признание в России, о чем сам: он, возможно, даже не подозревал. «Маленький оборвыш» — обличительный социально-бытовой роман, близкий по теме к «Оливеру Твисту» Диккенса. В Англии эта книга никогда не издавалась для детей и забыта так же прочно, как и все, что написано Гринвудом. О его творчестве нет ни одной статьи, его имя не упоминается в биографических словарях и даже в британской энциклопедии.

С 50-х годов XIX до начала XX века Гринвуд выпустил около сорока книг. Писал он во многих жанрах и на разные темы: газетные статьи и фельетоны, приключенческие и юмористические повести для юношества, рассказы о животных, обличительные очерки, романы из жизни лондонского дна и т. д.

Гринвуд работал в содружестве с группой прогрессивных журналистов, бросивших вызов показному благополучию викторианской Англии. Переодевшись однажды бродягой, он несколько часов мерз на улице в ненастную осеннюю ночь, прежде чем получил место в ночлежке. Здесь он столкнулся с такой неописуемой грязью и зловонием, с такими невероятными человеческими страданиями, что это намного превзошло даже самые мрачные его предположения об ужасах лондонских трущоб. Обо всем увиденном он поведал в очерках, взбудораживших общественное мнение. «Картина, нарисованная Гринвудом,- говорилось в одной из рецензий,- тем более ужасна, что сам он провел в этих условиях всего лишь одну ночь, а тысячи наших соотечественников вынуждены проводить таким образом всю жизнь».

Публицистическая книга Гринвуда «Семь язв Лондона» соприкасается по теме с «Маленьким оборвышем» и во многом его дополняет. К вопиющим общественным язвам английской столицы Гринвуд относит детскую беспризорность, нищету, бродяжничество, алкоголизм, уголовные преступления, существование притонов и ночлежных домов. Вот что он пишет о беспризорных детях: «Я не знаю точно, откуда получены эти сведения, но в настоящее время (речь идет о 1860-х гг.- Евг. Б.) признано как факт, что в пределах обширного цветущего Лондона бродят ежедневно, как летом, так и зимой, до ста тысяч мальчиков и девочек без присмотра, пищи, одежды и занятия. Превосходные кандидаты для каторги, работного дома и, наконец, для Портланда 2 и ссылки!»

В «Маленьком оборвыше» художественный анализ тех же явлений убедительно показывает, как беспросветная нужда и бродяжничество толкают людей на уголовные преступления. Прирожденная честность и порядочность борются в Джиме с дурным воздействием ужасающих условий, в которых ему приходится жить. Отчаянная бедность отца, бесконечные раздоры в семье, избиения Джима вечно пьяной мачехой — все это вынуждает его бежать из дому и стать бродягой. Беспризорный мальчуган ночует с товарищами в катакомбах или в фургоне перевозчика, а иногда и на сырой земле. Днем он промышляет на Ковентгарденском рынке, воруя что попадет под руку или питаясь отбросами. Только счастливый случай помог ему выбраться из бездны и начать честную трудовую жизнь.

Роман Гринвуда о бедственном положении детей английских трудящихся суров и правдив. И все-таки он не оставляет гнетущего впечатления. В автобиографической повести «В людях» М. Горький вспоминает, как взволновал его, подростка, «Маленький оборвыш» Гринвуда. В трагической судьбе лондонского беспризорника Алеша Пешков увидел много общего с превратностями собственной скитальческой жизни. Но книга Гринвуда не привела его в уныние. Напротив! Она укрепила его веру в способность человека выдержать любые испытания.

«Через несколько дней,- пишет Горький,- она (женщина, снабжавшая Алешу Пешкова книгами.- Евг. Б.) дала мне Гринвуда «Подлинную историю маленького оборвыша»; заголовок книги несколько уколол меня. Но первая же страница вызвала в душе улыбку восторга,- так с этою улыбкою я и дочитал всю книгу до конца, перечитывая иные страницы по два, по три раза… Много бодрости подарил мне Гринвуд…»

В России пропагандой творчества Гринвуда усиленно занималась писательница революционно-демократической ориентации Марко Вовчок. Она не только переводила его романы и очерки, но и поместила в четырех книгах «Отечественных записок» за 1868-1869 годы большую публицистическую работу «Мрачные картины» с отрывками из сочинений. Гринвуда и английских литераторов, близких ему по идейным и творческим устремлениям. По словам Марко Вовчок, книги Гринвуда внушают читателю здоровое сомнение, которое «смывает с окружающего нас мира фальшивые краски и дает нам возможность называть вещи по именам, не заблуждаясь насчет их действительных качеств… Одним из главных представителей этого здорового направления в Англии можно, без сомнения, назвать Гринвуда».

В тех же «Отечественных записках» Марко Вовчок опубликовала в 1868 году полный перевод «Подлинной истории маленького оборвыша», легший затем в основу многочисленных обработок и пересказов этого романа для детей младшего и среднего возраста. В дореволюционной России был широко распространен сокращенный перевод А. Н. Анненской; в советское время «Маленький оборвыш» часто выходил в пересказе Т. Богданович и К. Чуковского.

«Маленький оборвыш» Гринвуда

Другие сочинения по теме:

1 апреля 2009 года — 200 лет со дня рождения Николая Гоголя, великого писателя, который писал для читателей ысей России....
«Маленький принц» — трогательная, наполненная тонким лиризмом сказка, которую сразу же полюбили взрослые и дети. Маленьких читателей она захватывает интересным...
Утром мы пришли на школьный двор, чтобы сделать зарядку. Я и моя старшая сестра Марина стараемся не пропустить ни одного...
Тема «маленького человека» — одна из постоянных в русской литературе. Ее гуманистическое толкование своими корнями достигает Пушкина. Его герои —...
Уже взрослый человек рассказывает свои воспоминания о детстве. Герой знакомится с Маленьким Муком, будучи ребенком. «В то время Маленький Мук...
ХІД УРОКУ I. Мотивація навчальної діяльності Карта подорожі з «порожньою» планетою. Чи подобається вам казка «Маленький принц»? Що, на вашу...
Великий французский писатель А. де Сент-Экзюпери говорил, что для него «существует лишь одна проблема в мире — возвратить людям духовную...
Сочинения по литературе: «Маленький человек» в повести Н. В. Гоголя «Шинель» Повесть Николая Васильевича Гоголя «Шинель» сыграла большую роль в...
Начать сочинение надо с биографии Антуана де Сент-Экзюпери, с его родословной, условий жизни, со страны его детства (замок Ла Моль,...
Эпиграф: Нужно сохранить этот мир для тех, кто еще только родился, нужно защитить этот мир от произвола, глупости, пожара. Анатолий...
Маленький принц ребенок, живущий на астероиде Б-12,- символизирует для писателя чистоту, бескорыстие, естественное видение мира. Носителями этих ценностей, как считает...
Норвегия начала XX в. Герой — Вилфред Саген, Маленький Лорд, растет в лицемерной атмосфере богатой буржуазной семьи. Незаурядной натуре четырнадцатилетнего...
Ы Отец-шахтер отправляет своего 12-летнего сына работать на шахту на выходные рождественские дни. Мальчик «упрямо и слезливо» пытается сопротивляться, но...
За несколько месяцев до своей гибели Сент-Экзюпери написал аллегорическую сказку «Маленький принц» (1943). Мотивы, звучащие в ней — вера в...
Маленький мальчик с золотыми волосами, который живет там, на далекой планете, и только иногда появляется на Земле, как хочется встретиться...
Свое последнее произведение французский пилот Антуан де Сент-Экзюпери написал о красоте в мире, разбитом войной. Он видел много с борта...
В 1857 году в Петербурге вышли «Народные рассказы» Марко Вовчка, которые нашли широкий отклик в кругу литераторов. О писательнице, русской...

James Greenwood

Фредерик в конце концов накопил изрядную сумму и стал редактором большой газеты. Джеймс стал журналистом и литератором, пишущим на злободневные темы. Он работал в газетах Pall Mall Gazette и Daily Telegraph . В шестидесятых - семидесятых годах XIX века имя Гринвуда стало хорошо известно в Англии благодаря серии очерков о лондонских ночлежных домах. Очерки написаны после долгого и пристального изучения лондонских трущоб (однажды Гринвуд даже прикинулся бродягой и провёл ночь в ночлежке). Откровения Гринвуда сильно смягчались редактором, однако тираж газеты благодаря этим публикациям вырос почти вдвое. Вскоре очерки были перепечатаны другими газетами и вызвали широкий общественный резонанс. «Картина, нарисованная Гринвудом, - говорилось в одной из статей, - тем более ужасна, что сам он провёл в этих условиях всего лишь одну ночь, а тысячи наших бездомных соотечественников вынуждены проводить таким образом всю жизнь». Кроме того, Гринвуд писал художественные произведения.

С конца пятидесятых годов XIX и до начала XX века Гринвуд выпустил около сорока книг. В шестидесятые - семидесятые годы XIX века он был очень популярен в России . Его романы, рассказы и очерки печатались в газетах и журналах и выходили отдельными изданиями.

Начиная с семидесятых годов, Гринвуд выступал в печати всё реже и реже, пока, наконец, его имя вовсе не исчезло из литературы. Он умер в 1929 году, немного не дожив до девяноста семи лет.

Творчество

Значительную часть художественных произведений Гринвуда составляют юмористические повести из морской жизни и романы для юношества - о приключениях английских моряков в тропических странах, чаще всего в Африке , с описанием природы южных стран, быта и нравов туземцев. Среди произведений на эту тему можно назвать роман «Приключения Робина Дэвиджера, проведшего семнадцать лет и четыре месяца в плену у даяков на острове Борнео» (1869), похожий на «Приключения Робинзона Крузо» Даниэля Дефо . Другую группу произведений Гринвуда составляют рассказы и повести о животных: например, «Приключения семи лесных четвероногих, рассказанные ими самими» (1865). В этой книге разные звери рассказывают служителю зоологического сада, который понимает их язык, о своей вольной жизни в лесах и о том, как они были пойманы и привезены в Лондонский зоологический сад .

Однако самую большую группу произведений Гринвуда составляют рассказы, очерки, повести и романы о существовании обитателей лондонских трущоб: нищих, бродяг, безработных, мелких ремесленников, фабричных работниц и беспризорных детей. Наибольшей известностью пользовались очерки, составившие книгу «Семь язв Лондона» (1869).

«Маленький оборвыш»

Для новых поколений читателей Гринвуд превратился в автора одной книги - «Маленького оборвыша». Главный герой повести - мальчик Джим Бализет, который оказывается на улице. Ему приходится промышлять на Ковентгарденском рынке, воруя что попадёт под руку или питаясь отбросами, ночевать в катакомбах и фургонах, а иногда и на сырой земле. С темой «Маленького оборвыша» тесно связан очерк «Беспризорные дети», в котором Гринвуд, в частности, пишет: «Если бы сегодня поутру смерть вымела всех до одного этих грязных оборвышей, подбирающих себе пропитание между кучами гнилушек, на рынке, то завтра же рынок был бы столь же запружен ими, как и всегда».

«Маленький оборвыш» впервые был опубликован в Лондоне в 1866 г. и уже через два года появился в полном русском переводе Марко Вовчок на страницах «Отечественных записок» - передового журнала, который выходил в

Гринвуд является автором широко известной в нашей стране книжки «Маленький оборвыш» (полное название - «Настоящая история маленького оборвыша» - «The True History of a Little Ragamuffin», 1866). У этой книжки особая судьба. На родине писателя она издавалась лишь дважды (последнее издание датируется до 1884г.); на русский была переведена украинской писательницей через два года после ее публикации в Англии.

Литературовед и историк литературы Евг. Брандис в статье «О Джеймсе Гринвуде и «Маленьком оборвыше» сообщает о том, какими сложными были сделанные им поиски биографических сведений об авторе этого произведения. Это объясняется тем, что в английской критике работ о Гринвуде нет, а произведения его забыты. А между тем литературная деятельность Гринвуда охватывает свыше четырех десятилетий, он написал повести, рассказ, очерки. Творчество Гринвуда связано с диккенсовской традицией в английской литературе. Автора «Оливера Твиста» и «Девида Копперфилда» он считал своим учителем.

Гринвуд был одним из двенадцати детей довольно бедного мелкого служащего. Трое сыновей из семьи Гринвудов, в том числе и Джеймс, очень рано начали трудовую жизнь наборщиками в типографии. Условия работы были очень плохими, окружающая обстановка - тяжелой, и один из братьев, заболев туберкулезом, умер совсем юным. Двое других, проведя несколько лет возле сборочной кассы, смогли выбиться в люди и стать журналистами. Со временем брат Джеймса - Фредерик - занял пост редактора известной лондонской газеты «Пелл Мелл», а сам Джеймс получил определенную популярность среди журналистов своими очерками о жизни жителей городской трущобы. Впечатляющая сила очерков Гринвуда заключалась в их правдивости, в обращении к таким сторонам существования жителей лондонского дна, которые не могли оставить равнодушными тех, кому они попадались на глаза. Но вместе с тем кричащие факты, которыми оперировал Гринвуд, не у каждого издателя вызвали желание их опубликовать. Гринвуд хорошо знал жизнь бедности, был неплохо ознакомлен с темными закоулками, подворотнями, городскими окраинами; переодевшись в лохмотья, он бродил по набережным Темзы, злачным местам Лондона, посещал ночлежки, наблюдал за жизнью Ист-Энда не только днем, а и ночью, когда бездомные подзаборники устраивались на ночлег под мостами, в опустевших фургонах, на мусорных свалках. Как журналист, Гринвуд посещал суды, приюты, тюрьмы, больницы для бедных. Он бывал в работных домах и был знаком с нелегкими условиями существования детей-сирот и бедных одиноких стариков, которые оказались там. Он писал обо всех этих людях, о бездомных и нищих, о мусорщиках и мелких торговцах, о подметальщиках улиц и о ворах, но чаще всего - о детях, об их страданиях и болезнях, их одиночестве в огромном городе, о голоде, который толкает на преступления.

В конце 60-х годов вышли книги очерков Гринвуда - «Несентиментальные странствия, или Неведомыми тропами современного Вавилона» (« Unsentimental Journeys, or Byways of the Modern Babylon», 1867) и «Семь язв Лондона» («The Seven Curses of London», 1869). Со страниц этих книг смотрели глаза обездоленных (очерки «Беспризорные дети», «Маленький газетчик», «Рынок бедности», «Возле больничных ворот»).

Перечисляя социальные беды, Гринвуд называет детскую беспризорность, бродяжничество, бедность, алкоголизм, криминальные преступления, воровские логова. Художественно воплощенная документальная основа делает наилучшие очерки Гринвуда целиком оконченными новеллами («Бедная мама», «Беспризорные дети»).

Особую группу произведений Гринвуда представляют приключенческие повести для юношей и рассказы о животных. К ним принадлежат: «Приключения Робина Девинджера» («Reuben Davinger; His Adventures and Perils») и «Приключения семерых четырехногих, рассказанные ими самими».

События, описанные в приключенческих повестях, происходят в тропических странах, в джунглях и пустынях; герои этих произведений - отважные мореплаватели, путешественники, охотники, которые много увидели, побывали в плену у туземцев, получили ценные трофеи. В «Приключениях Робина Девинджера» ощущается влияние знаменитого романа Д. Дефо о Робинзоне Крузо. Тонкая наблюдательность и мягкий юмор проявились в описаниях животных. Книжка «Приключения семерых четырехногих, рассказанные ими самими» построена как серия «монологов» животных, обращенных к надзирателю зоопарка, в котором каждый «рассказчик» рассказывает о своей судьбе. Звучат поочередно семь «голосов», рассказывают о себе лев, тигр, слон, медведь, волк, бегемот и обезьяна. У каждого своя история и свой взгляд на жизнь.

Наиболее значительное произведение Гринвуда - повесть «Маленький оборвыш», написанная в традициях английского критического реализма. В статье «Пасмурные картины», опубликованной в пятом номере журнала «Отечественные записки» 1869 г., Марко Вовчок писала о Гринвуде: «Он смывает с мира, который окружает нас, фальшивые краски и дает нам возможность называть вещи их именами, не ошибаясь относительно их настоящих качеств». Реалистическая повесть Гринвуда поражает изображенными в ней правдивыми картинами не только суровой, а и страшной действительности, с которой приходится познакомиться ее главному герою - восьмилетнему Джимми Баллисату. В этом аспекте произведение Гринвуда совсем не похоже на сказочные повести и предназначенные для детей истории викторианских писателей, которые по обыкновению обращались к добрым феям, волшебникам или добросердечным благодетелям, которые приходили помочь бедным мальчикам и девочкам. Джимми Баллисат предоставлен сам себе, и если бы не такие же беспризорные мальчики, как он сам, то он совсем пропал бы в каменных лабиринтах холодного Лондона. Выжить в нечеловеческом мире одинокому ребенку почти невозможно. Лишь бедняки помогают беднякам. Джим убеждается в этом на собственном опыте.

В одном из своих очерков Гринвуд писал: «Сейчас является фактом то, что в пределах обширного цветущего Лондона бродят ежедневно, как летом, так и зимой, около ста тысяч мальчиков и девочек - без надзора, пищи, одежды и занятия». Один из них - герой повести Гринвуда.

Рассказ в «Маленьком оборвыше» ведется от лица Джима. Он сам упоминает о злоключениях, говорит доходчиво, ничего не скрывает, не украшает. Вот начало повести: «Я - сирота. Моя мама умерла, когда мне было шесть лет. В скором времени отец женился снова. Мачеха была злая, ленивая и хитрая женщина. Звали ее миссис Берк. Она заставляла меня работать весь день: нянчить ее ребенка, носить из колодца воду, прибирать комнату, бегать в магазин - и очень плохо кормила меня». Джим убегает из дома. Все дальнейшее трактуется так же реалистически. В закоулках вблизи Митфильдского рынка он встречает беспризорных мальчиков Рипстона и Моулди. Вместе с ними ночует в старом фургоне на берегу реки, крадет из лотков что удастся; заболев, попадает в работный дом. Убегает и оттуда, поскольку не хочет быть «узником номер сто двадцать семь». Пробует возвратиться домой, но вид пьяной мачехи, встреча с пьяным, ободранным и озлобленным отцом, который бросается на него с кулаками, снова заставляют Джима убежать. Он скитается по закаулкам, ночует, где придется. Многое приходится ему испытать. Он попадает в ученики к трубочисту, становится вором, знакомится с предводителем воровской банды Джорджем Гапкинсом, который хочет сделать его участником грабежа. Судьба Джима тяжелая и безрадостная. Не по собственной воле на дне жизни оказываются и многие другие герои Гринвуда. Умирает Моулди. Сирота Тобиас Чик, пройдя через работный дом, побывав в учениках у трубочиста, становится калекой. Спивается отец Джима.

Уже самим названием повести - «Настоящая история маленького оборвыша» - Гринвуд подчеркнул ее правдивость.