Готфрид Бюргер - «Ленора» Г. Бюргера, «Линор» Э

Annotation

Баллада Готфрида Бюргера «Ленора», написанная в 1773 году, стала образцом романтического стихотворного произведения, породила множество подражаний и переводов. Василий Жуковский к сюжету стихотворения обращался трижды: в 1808 году он переложил «Ленору» в балладе «Людмила», позднее, в 1808–1812 - в балладе «Светлана», и наконец, в 1831-м году перевёл более точно под авторским названием.

Считается, что стихотворение «Линор» Эдгара По (1843 г.) было написано под сильным впечатлением от баллады Бюргера, о которой По не раз писал в своих эссе.

«Ленора» Г. Бюргера, «Линор» Э. По и баллады со схожим сюжетом

Готфрид Бюргер

Василий Жуковский

Павел Катенин

Карел Яромир Эрбен

Клятва верности

Мэтью Грегори Льюис

Карел Яромир Эрбен

Адам Мицкевич

Свидание с мертвым женихом

Оге и Эльсе

Отрывки из исландской баллады «Вторая песнь о Хельги Убийце Хундинга»

Эдгар Аллан По

«Ленора» Г. Бюргера, «Линор» Э. По и баллады со схожим сюжетом

Имя «Ленора» стало нарицательным в романтизме. Его использует Пушкин:

Как часто ласковая муза

Мне услаждала путь немой

Волшебством тайного рассказа!

Как часто по скалам Кавказа

Она Ленорой, при луне,

Со мной скакала на коне!

- «Евгений Онегин», глава 8, строфа IV

Предания и народные песни, в которых рассказывается о том, как покойник, встав из гроба, пришел за девушкой, любимой им при жизни, известны почти у всех славян и у других народов. Это удивительно широкое распространение одного и того же предания среди народов, разобщенных между собою расстоянием и языками, указывает на глубокую его древность.

Карел Яромир Эрбен - примечание к балладе «Свадебные рубашки».

Готфрид Бюргер

Ленора

Немецкая баллада в переводе Вас. Жуковского

Леноре снился страшный сон,

Проснулася в испуге.

«Где милый? Что с ним? Жив ли он?

И верен ли подруге?»

Пошел в чужую он страну

За Фридериком на войну

Никто об нем не слышит;

А сам он к ней не пишет.

С императрицею король

За что-то раздружились,

И кровь лилась, лилась… доколь

Они не помирились.

И оба войска, кончив бой,

С музыкой, песнями, пальбой,

С торжественностью ратной

Пустились в путь обратный.

Идут! идут! за строем строй;

Пылят, гремят, сверкают;

Родные, ближние толпой

Встречать их выбегают;

Там обнял друга нежный друг,

Там сын отца, жену супруг;

Всем радость… а Леноре

Отчаянное горе.

Она обходит ратный строй

И друга вызывает;

Но вести нет ей никакой:

Никто об нем не знает.

Когда же мимо рать прошла -

Она свет божий прокляла,

И громко зарыдала,

И на землю упала.

К Леноре мать бежит с тоской:

«Что так тебя волнует?

Что сделалось, дитя, с тобой?» -

И дочь свою целует.

«О друг мой, друг мой, все прошло!

Мне жизнь не жизнь, а скорбь и зло;

Сам бог врагом Леноре…

О горе мне! о горе!»

«Прости ее, небесный царь!

Родная, помолися;

Он благ, его руки мы тварь:

Пред ним душой смирися». -

«О друг мой, друг мой, все как сон…

Немилостив со мною он;

Пред ним мой крик был тщетен…

Он глух и безответен».

«Дитя, от жалоб удержись;

Смири души тревогу;

Пречистых тайн причастись,

Пожертвуй сердцем богу». -

«О друг мой, что во мне кипит,

Того и бог не усмирит:

Ни тайнами, ни жертвой

Не оживится мертвый».

«Но что, когда он сам забыл

Любви святое слово,

И прежней клятве изменил,

И связан клятвой новой?

И ты, и ты об нем забудь;

Не рви тоской напрасной грудь;

Не стоит слез предатель;

Ему судья создатель».

«О друг мой, друг мой, все прошло;

Пропавшее пропало;

Жизнь безотрадную назло

Мне провиденье дало…

С императрицею король
За что-то раздружились,
И кровь лилась, лилась... доколь
Они не помирились.
И оба войска, кончив бой,
С музыкой, песнями, пальбой,
С торжественностью ратной
Пустились в путь обратный.

Идут! идут! за строем строй;
Пылят, гремят, сверкают;
Родные, ближние толпой
Встречать их выбегают;
Там обнял друга нежный друг,
Там сын отца, жену супруг;
Всем радость... а Леноре
Отчаянное горе.

Она обходит ратный строй
И друга вызывает;
Но вести нет ей никакой:
Никто об нем не знает.
Когда же мимо рать прошла -
Она свет божий прокляла,
И громко зарыдала,
И на землю упала.

К Леноре мать бежит с тоской:
«Что так тебя волнует?
Что сделалось, дитя, с тобой?» -
И дочь свою целует.
«О друг мой, друг мой, все прошло!
Мне жизнь не жизнь, а скорбь и зло;
Сам бог врагом Леноре...
О горе мне! о горе!»

«Прости ее, небесный царь!
Родная, помолися;
Он благ, его руки мы тварь:
Пред ним душой смирися». -
«О друг мой, друг мой, все как сон...
Немилостив со мною он;
Пред ним мой крик был тщетен...
Он глух и безответен».

«Дитя, от жалоб удержись;
Смири души тревогу;
Пречистых тайн причастись,
Пожертвуй сердцем богу». -
«О друг мой, что во мне кипит,
Того и бог не усмирит:
Ни тайнами, ни жертвой
Не оживится мертвый».

«Но что, когда он сам забыл
Любви святое слово,
И прежней клятве изменил,
И связан клятвой новой?
И ты, и ты об нем забудь;
Не рви тоской напрасной грудь;
Не стоит слез предатель;
Ему судья создатель».

«О друг мой, друг мой, все прошло;
Пропавшее пропало;
Жизнь безотрадную назло
Мне провиденье дало...
Угасни ты, противный свет!

Сам бог врагом Леноре...
О горе мне! о горе!»

«Небесный царь, да ей простит
Твое долготерпенье!
Она не знает, что творит:
Ее душа в забвенье.
Дитя, земную скорбь забудь:
Ведет ко благу божий путь;
Смиренным рай награда.
Страшись мучений ада».

«О друг мой, что небесный рай?
Что адское мученье?
С ним вместе - все небесный рай;
С ним розно - все мученье;
Угасни ты, противный свет!
Погибни, жизнь, где друга нет!
С ним розно умерла я
И здесь и там для рая».

Так дерзко, полная тоской,
Душа в ней бунтовала...
Творца на суд она с собой
Безумно вызывала,
Терзалась, волосы рвала
До той поры, как ночь пришла
И темный свод над нами
Усыпался звездами.

И вот... как будто легкий скок
Коня в тиши раздался:
Несется по полю ездок;
Гремя, к крыльцу примчался;
Гремя, взбежал он на крыльцо;
И двери брякнуло кольцо...
В ней жилки задрожали...
Сквозь дверь ей прошептали:

«Скорей! сойди ко мне, мой свет!
Ты ждешь ли друга, спишь ли?
Меня забыла ты иль нет?
Смеешься ли, грустишь ли?» -
«Ах! милый... бог тебя принес!
А я... от горьких, горьких слез
И свет в очах затмился...
Ты как здесь очутился?»

«Седлаем в полночь мы коней...
Я еду издалёка.
Не медли, друг; сойди скорей;
Путь долог, мало срока». -
«На что спешить, мой милый, нам?
И ветер воет по кустам,
И тьма ночная в поле;
Побудь со мной на воле».

«Что нужды нам до тьмы ночной!
В кустах пусть ветер воет.
Часы бегут; конь борзый мой
Копытом землю роет;
Нельзя нам ждать; сойди, дружок;
Нам долгий путь, нам малый срок;
Не в пору сон и нега:
Сто миль нам до ночлега».

«Но как же конь твой пролетит
Сто миль до утра, милый?
Ты слышишь, колокол гудит:
Одиннадцать пробило». -
«Но месяц встал, он светит нам...
Гладка дорога мертвецам;
Мы скачем, не боимся;
До света мы домчимся».

«Но где же, где твой уголок?
Где наш приют укромный?» -
«Далеко он... пять-шесть досток...
Прохладный, тихий, темный». -
«Есть место мне?» - «Обоим нам.
Поедем! все готово там;
Ждут гости в нашей келье;
Пора на новоселье!»

Она подумала, сошла,
И на коня вспрыгнула,
И друга нежно обняла,
И вся к нему прильнула.
Помчались... конь бежит, летит.
Под ним земля шумит, дрожит,
С дороги вихри вьются,
От камней искры льются.

И мимо их холмы, кусты,
Поля, леса летели;
Под конским топотом мосты
Тряслися и гремели.
«Не страшно ль?» - «Месяц светит нам!» -
«Гладка дорога мертвецам!
Да что же так дрожишь ты?» -
«Зачем о них твердишь ты?»

«Но кто там стонет? Что за звон?
Что ворона взбудило?
По мертвом звон; надгробный стон;
Голосят над могилой».
И виден ход: идут, поют,
На дрогах тяжкий гроб везут,
И голос погребальный,
Как вой совы печальный.

«Заройте гроб в полночный час:
Слезам теперь не место;
За мной! к себе на свадьбу вас
Зову с моей невестой.
За мной, певцы; за мной, пастор;
Пропой нам многолетье, хор;
Нам дай на обрученье,
Пастор, благословенье».

И звон утих... и гроб пропал...
Столпился хор проворно
И по дороге побежал
За ними тенью черной.
И дале, дале!.. конь летит,
Под ним земля шумит, дрожит,
С дороги вихри вьются,
От камней искры льются.

И сзади, спереди, с боков
Окрестность вся летела:
Поля, холмы, ряды кустов,
Заборы, домы, села.

«Гладка дорога мертвецам!
Да что же так дрожишь ты?» -
«О мертвых все твердишь ты!»

Вот у дороги, над столбом,
Где висельник чернеет,
Воздушных рой, свиясь кольцом,
Кружится, пляшет, веет.
«Ко мне, за мной, вы, плясуны!
Вы все на пир приглашены!
Скачу, лечу жениться...
Ко мне! Повеселиться!»

И лётом, лётом легкий рой
Пустился вслед за ними,
Шумя, как ветер полевой
Меж листьями сухими.
И дале, дале!.. конь летит,
Под ним земля шумит, дрожит,
С дороги вихри вьются,
От камней искры льются.

Вдали, вблизи, со всех сторон
Все мимо их бежало;
И все, как тень, и все, как сон,
Мгновенно пропадало.
«Не страшно ль?» - «Месяц светит нам». -
«Гладка дорога мертвецам!
Да что же так дрожишь ты?» -
«Зачем о них твердишь ты?»

«Мой конь, мой конь, песок бежит;
Я чую, ночь свежее;
Мой конь, мой конь, петух кричит;
Мой конь, несись быстрее...
Окончен путь; исполнен срок;
Наш близко, близко уголок;
В минуту мы у места...
Приехали, невеста!»

К воротам конь во весь опор
Примчавшись, стал и топнул;
Ездок бичом стегнул затвор -
Затвор со стуком лопнул;
Они кладбище видят там...
Конь быстро мчится по гробам;
Лучи луны сияют,
Кругом кресты мелькают.

И что ж, Ленора, что потом?
О страх!.. в одно мгновенье
Кусок одежды за куском
Слетел с него, как тленье;
И нет уж кожи на костях;
Безглазый череп на плечах;
Нет каски, нет колета;
Она в руках скелета.

Конь прянул... пламя из ноздрей
Волною побежало;
И вдруг... все пылью перед ней
Расшиблось и пропало.
И вой и стон на вышине;
И крик в подземной глубине,
Лежит Ленора в страхе
Полмертвая на прахе.

И в блеске месячных лучей,
Рука с рукой, летает,
Виясь над ней, толпа теней
И так ей припевает:
«Терпи, терпи, хоть ноет грудь;
Творцу в бедах покорна будь;
Твой труп сойди в могилу!
А душу бог помилуй!»

Баллада стала образцом романтического стихотворного произведения, породила множество подражаний и переводов. Так, Жуковский к сюжету стихотворения обращался трижды: в 1808 году он переложил «Ленору» в балладе «Людмила», позднее, в 1808–1812 в балладе «Светлана», и наконец, в 1831-м году перевел более точно под авторским названием.

Русский поэт, один из основоположников романтизма в русской поэзии, переводчик, критик.

Действительный член Императорской Российской академии (1818); почётный член Императорской Академии наук (1827-1841) и впоследствии ординарный академик (1841) по Отделению русского языка и словесности, тайный советник (1841).

Примечательно, что В. А. Жуковский с 1817 года был учителем русского языка императрицы Александры Федоровны, и в 1831 году по ее просьбе В. А. Жуковский сделал третий дословный перевод баллады «Ленора», так как музыкальная баллада «Ленора» готовилась к постановке на сцене нового здания Императорского Александринского театра в 1832 году.

На русском языке «Л.» была переделана Жуковским под названием «Людмила» (1808) и Катениным под названием «Ольга» (1816), на что и намекает Пушкин в статье «Мои замечания об русском театре». Переделка Жуковского приукрасила оригинал; Катенин, наоборот, стремился передать легенду с возможной простотой и грубостью. По этому поводу произошла резкая полемика между Гнедичем, нападавшим на Катенина, и Грибоедовым, выступившим в защиту Катенина против Жуковского.

Ленора

С императрицею король
За что-то раздружились,
И кровь лилась, лилась... доколь
Они не помирились.
И оба войска, кончив бой,
С музы́кой, песнями, пальбой,
С торжественностью ратной
Пустились в путь обратный.

«Прости ее, небесный царь!
Родная, помолися;
Он благ, его руки мы тварь:
Пред ним душей смирися». -

«О друг мой, друг мой, все как сон...
Немилостив со мною он;
Пред ним мой крик был тщетен...
Он глух и безответен».

И вот... как будто легкий скок
Коня в тиши раздался:
Несется по полю ездок;

Гремя, к крыльцу примчался;
Гремя, взбежал он на крыльцо;
И двери брякнуло кольцо...
В ней жилки задрожали...
Сквозь дверь ей прошептали:

«Скорей! сойди ко мне, мой свет!
Ты ждешь ли друга, спишь ли?
Меня забыла ты иль нет?
Смеешься ли, грустишь ли?» -
«Ах! малый... бог тебя принес!
А я... от горьких, горьких слез
И свет в очах затмился...
Ты как здесь очутился?»

«Что нужды нам до тьмы ночной!
В кустах пусть ветер воет.
Часы бегут; конь борзый мой
Копытом, землю роет;
Нельзя нам ждать; сойди, дружок;
Нам долгий путь, нам малый срок;
Не в пору сон и нега:
Сто миль нам до ночлега».

И мимо их холмы, кусты,
Поля, леса летели;
Под конским топотом мосты
Тряслися и гремели.
«Не страшно ль?» -
«Месяц светит нам!» -
«Гладка дорога мертвецам!
Да что же так дрожишь ты?» -
«Зачем о них твердишь ты?»

«Заройте гроб в полночный час:
Слезам теперь не место;
За мной! к себе на свадьбу вас
Зову с моей невестой.
За мной, певцы; за мной, пасто́р;
Пропой нам многолетье, хор;
Нам дай на обрученье,
Пасто́р, благословенье».

И сзади, спереди, с боков
Окрестность вся летела:
Поля, холмы, ряды кустов,
Заборы, домы, села.
«Не страшно ль?» -
«Месяц светит нам». -
«Гладка дорога мертвецам!
Да что же так дрожишь ты?» -
«О мертвых все твердишь ты!»

Вдали, вблизи, со всех сторон
Все мимо их бежало;

И все, как тень, и все, как сон,
Мгновенно пропадало.
«Не страшно ль?» -
«Месяц светит нам». -
«Гладка дорога мертвецам!
Да что же так дрожишь ты?» -
«Зачем о них твердишь ты?»

Готфрид Август Бюргер (нем. Gottfried August Bürger; 31 декабря 1747, Мольмерсвенде - 8 июня 1794, Гёттинген) - немецкий поэт.
Сын пастора. Получил юридическое образование. Один из выразителей идей «Бури и натиска». В литературной деятельности вначале подражал поэтам рококо. Опираясь на фольклорные традиции, создал новый для немецкой литературы жанр серьёзной баллады, введя элементы чудесного, таинственного, иррационального. В его балладах действуют мертвецы, привидения, оборотни.
Образцом нового типа баллады стала «Lenore» («Ленора», (1773), известная в многочисленных переводах и подражаниях (русский одноименный перевод В. А. Жуковского, два вольных подражания Жуковского - «Людмила» и знаменитая «Светлана», вольный перевод П. А. Катенина под названием «Ольга», другие переводы), и близкая к ней баллада «Der wilde Jäger» («Дикий охотник», 1786) и другие.

Леноре снился страшный сон,
Проснулася в испуге.
«Где милый? Что с ним? Жив ли он?
И верен ли подруге?»
Пошел в чужую он страну
За Фридериком на войну;
Никто об нем не слышит;
А сам он к ней не пишет.
С императрицею король
За что-то раздружились,
И кровь лилась, лилась... доколь
Они не помирились.
И оба войска, кончив бой,
С музы́кой, песнями, пальбой,
С торжественностью ратной
Пустились в путь обратный.
Идут! идут! за строем строй;
Пылят, гремят, сверкают;
Родные, ближние толпой
Встречать их выбегают;
Там обнял друга нежный друг,
Там сын отца, жену супруг;
Всем радость... а Леноре
Отчаянное горе.
Она обходит ратный строй
И друга вызывает;
Но вести нет ей никакой:
Никто об нем не знает.
Когда же мимо рать прошла -
Она свет божий прокляла,
И громко зарыдала,
И на землю упала.
К Леноре мать бежит с тоской:
«Что так тебя волнует?
Что сделалось, дитя, с тобой?» -
И дочь свою целует.
«О друг мой, друг мой, все прошло!
Мне жизнь не жизнь, а скорбь и зло;
Сам бог врагом Леноре...
О горе мне! о горе!»
«Прости ее, небесный царь!
Родная, помолися;
Он благ, его руки мы тварь:
Пред ним душой смирися». -
«О друг мой, друг мой, все как сон...
Немилостив со мною он;
Пред ним мой крик был тщетен...
Он глух и безответен».
«Дитя, от жалоб удержись;
Смири души тревогу;
Пречистых тайн причастись,
Пожертвуй сердцем богу». -
«О друг мой, что во мне кипит,
Того и бог не усмирит:
Ни тайнами, ни жертвой
Не оживится мертвый».
«Но что, когда он сам забыл
Любви святое слово,
И прежней клятве изменил,
И связан клятвой новой?
И ты, и ты об нем забудь;
Не рви тоской напрасной грудь;
Не стоит слез предатель;
Ему судья создатель».
«О друг мой, друг мой, все прошло;
Пропавшее пропало;
Жизнь безотрадную назло
Мне провиденье дало...
Угасни ты, противный свет!

Сам бог врагом Леноре...
О горе мне! о горе!»
«Небесный царь, да ей простит
Твое долготерпенье!
Она не знает, что творит:
Ее душа в забвенье.
Дитя, земную скорбь забудь:
Ведет ко благу божий путь;
Смиренным рай награда.
Страшись мучений ада».
«О друг мой, что небесный рай?
Что адское мученье?
С ним вместе - все небесный рай;
С ним розно - все мученье;
Угасни ты, противный свет!
Погибни, жизнь, где друга нет!
С ним розно умерла я
И здесь и там для рая».
Так дерзко, полная тоской,
Душа в ней бунтовала...
Творца на суд она с собой
Безумно вызывала,
Терзалась, волосы рвала
До той поры, как ночь пришла
И темный свод над нами
Усыпался звездами.
И вот... как будто легкий скок
Коня в тиши раздался:
Несется по полю ездок;
Гремя, к крыльцу примчался;
Гремя, взбежал он на крыльцо;
И двери брякнуло кольцо...
В ней жилки задрожали...
Сквозь дверь ей прошептали:
«Скорей! сойди ко мне, мой свет!
Ты ждешь ли друга, спишь ли?
Меня забыла ты иль нет?
Смеешься ли, грустишь ли?» -
«Ах! милый... бог тебя принес!
А я... от горьких, горьких слез
И свет в очах затмился...
Ты как здесь очутился?»
«Седлаем в полночь мы коней...
Я еду издалёка.
Не медли, друг; сойди скорей;
Путь долог, мало срока». -
«На что спешить, мой милый, нам?
И ветер воет по кустам,
И тьма ночная в поле;
Побудь со мной на воле».
«Что нужды нам до тьмы ночной!
В кустах пусть ветер воет.
Часы бегут; конь борзый мой
Копытом землю роет;
Нельзя нам ждать; сойди, дружок;
Нам долгий путь, нам малый срок;
Не в пору сон и нега:
Сто миль нам до ночлега».
«Но как же конь твой пролетит
Сто миль до утра, милый?
Ты слышишь, колокол гудит:
Одиннадцать пробило». -
«Но месяц встал, он светит нам...
Гладка дорога мертвецам;
Мы скачем, не боимся;
До света мы домчимся».
«Но где же, где твой уголок?
Где наш приют укромный?» -
«Далеко он... пять-шесть досток...
Прохладный, тихий, темный». -
«Есть место мне?» - «Обоим нам.
Поедем! все готово там;
Ждут гости в нашей келье;
Пора на новоселье!»
Она подумала, сошла,
И на коня вспрыгнула,
И друга нежно обняла,
И вся к нему прильнула.
Помчались... конь бежит, летит.
Под ним земля шумит, дрожит,
С дороги вихри вьются,
От камней искры льются.
И мимо их холмы, кусты,
Поля, леса летели;
Под конским топотом мосты
Тряслися и гремели.
«Не страшно ль?» - «Месяц светит нам!» -
«Гладка дорога мертвецам!
Да что же так дрожишь ты?» -
«Зачем о них твердишь ты?»
«Но кто там стонет? Что за звон?
Что ворона взбудило?
По мертвом звон; надгробный стон;
Голосят над могилой».
И виден ход: идут, поют,
На дрогах тяжкий гроб везут,
И голос погребальный,
Как вой совы печальный.
«Заройте гроб в полночный час:
Слезам теперь не место;
За мной! к себе на свадьбу вас
Зову с моей невестой.
За мной, певцы; за мной, пастор;
Пропой нам многолетье, хор;
Нам дай на обрученье,
Пасто́р, благословенье».
И звон утих... и гроб пропал...
Столпился хор проворно
И по дороге побежал
За ними тенью черной.
И дале, дале!.. конь летит,
Под ним земля шумит, дрожит,
С дороги вихри вьются,
От камней искры льются.
И сзади, спереди, с боков
Окрестность вся летела:
Поля, холмы, ряды кустов,
Заборы, домы, села.

«Гладка дорога мертвецам!
Да что же так дрожишь ты?» -
«О мертвых все твердишь ты!»
Вот у дороги, над столбом,
Где висельник чернеет,
Воздушных рой, свиясь кольцом,
Кружится, пляшет, веет.
«Ко мне, за мной, вы, плясуны!
Вы все на пир приглашены!
Скачу, лечу жениться...
Ко мне! Повеселиться!»
И лётом, лётом легкий рой
Пустился вслед за ними,
Шумя, как ветер полевой
Меж листьями сухими.
И дале, дале!.. конь летит,
Под ним земля шумит, дрожит,
С дороги вихри вьются,
От камней искры льются.
Вдали, вблизи, со всех сторон
Все мимо их бежало;
И все, как тень, и все, как сон,
Мгновенно пропадало.
«Не страшно ль?» - «Месяц светит нам». -
«Гладка дорога мертвецам!
Да что же так дрожишь ты?» -
«Зачем о них твердишь ты?»
«Мой конь, мой конь, песок бежит;
Я чую, ночь свежее;
Мой конь, мой конь, петух кричит;
Мой конь, несись быстрее...
Окончен путь; исполнен срок;
Наш близко, близко уголок;
В минуту мы у места...
Приехали, невеста!»
К воротам конь во весь опор
Примчавшись, стал и топнул;
Ездок бичом стегнул затвор -
Затвор со стуком лопнул;
Они кладбище видят там...
Конь быстро мчится по гробам;
Лучи луны сияют,
Кругом кресты мелькают.
И что ж, Ленора, что потом?
О страх!.. в одно мгновенье
Кусок одежды за куском
Слетел с него, как тленье;
И нет уж кожи на костях;
Безглазый череп на плечах;
Нет каски, нет колета;
Она в руках скелета.
Конь прянул... пламя из ноздрей
Волною побежало;
И вдруг... все пылью перед ней
Расшиблось и пропало.
И вой и стон на вышине;
И крик в подземной глубине,
Лежит Ленора в страхе
Полмертвая на прахе.
И в блеске месячных лучей,
Рука с рукой, летает,
Виясь над ней, толпа теней
И так ей припевает:
«Терпи, терпи, хоть ноет грудь;
Творцу в бедах покорна будь;
Твой труп сойди в могилу!
А душу бог помилуй!»

Образ Леноры, по словам поэта, заимствован из немецкой песни, которую пели в старину за прялкой. Однако фантастическая фабула этой баллады, восходящей к сказанию о мертвом женихе, встречается в фольклоре многих народов.
Сюжет баллады и соответственно образ героини отличаются двуплановостью: исторические события и реальные переживания переключаются автором в сферу вневременной фантастики.
В начале баллады упоминается битва под Прагой 6 мая 1757 г., в которой прусский король Фридрих II разбил войско австрийской императрицы Марии Терезии. Упоминание одного из значительных эпизодов Семилетней войны (1756-1763) придавало балладе подчеркнуто современный характер. О возлюбленном Леноры Вильгельме сказано поэтом скупо:
Бюргер в балладе оттеняет длительность разлуки Леноры с любимым. Семь лет - срок, достаточно часто встречающийся в фольклоре. Для Жуковского, как и для его читателей, существенно осуждение войны как таковой, которая ассоциировалась в русском сознании с недавней победой над Наполеоном.
Автор баллады передает контрастное отчаяние Леноры, которая не находит своего милого в рядах возвращающихся с войны победителей, и радость тех, кто встретил отца, супругу, невесту. Всеобщее ликование усиливает горе героини и толкает ее на отчаянный шаг: не находя сострадания ни у людей, ни у Бога, она проклинает божий свет. Для Леноры утрата возлюбленного равносильна смерти, если погиб он, то и она готова разделить с ним судьбу. Напрасны увещевания матери, которая призывает Ленору смириться; смертным грехом кажутся ей гневные речи дочери, посылающей проклятья небесам. Бюргер в балладе использует еще одну антитезу: бунт дочери и молитвенное смирение матери. Тщетной оказывается попытка матери вызвать ревность Леноры, высказав предположение, что возлюбленный оказался изменником. Любовь и верность Леноры непоколебимы, а за потерю жениха она винит только Бога.
Героиня баллады предстает как сильная личность, ее страстная жажда счастья заставляет отвергнуть реальность мира, созданного несправедливым и жестоким.
На смену реальной действительности возникает не менее страшный мир фантастический. Рождается ли он в воображении героини, или это некая темная сторона бытия, недоступная здравому смыслу, для автора не существенно. Ленора живет в балладе по законам жанра, который стирает грань между вымыслом и реальностью. Героиня находится в состоянии крайнего возбуждения, она грезит наяву, и ее ведения материализуются.
Появление мертвого жениха на коне, скачка с ним будто бы на свадьбу, а оказывается на кладбище - это еще одно испытание Леноры, которое она храбро выдерживает. Разумом она понимает, куда влечет ее жених, но сердце заставляет быть с ним неразлучной.
Во время фантастической скачки в бесконечном ночном пространстве приметы действительности исчезают, более того, само понятие реального времени становится несущественным. Местом действия оказывается вселенская бесконечность, вместо времени - вечность. Соответственно претерпевает изменение образ Леноры, который переключается в символический план, утрачивая бытовые детали. Ленора становится олицетворением женской верности, она способна разделить с суженым его печальную долю. В финале баллады Ленора оказывается между жизнью и смертью.

Frank Kirchbach, 1896

Романтический сюжет европейских баллад о преданной невесте, которая ждет ушедшего в поход жениха, пока за ней не является призрак и едва не уносит деву в могилу, восходит к древним временам. Тогда считалось, что жены следуют за мужьями на тот свет. «Хвали жен на костре», – советует Один в своих речах, донесенных «Старшей Эддой». Считалось, что преданность женщины можно проверить только после смерти.
В одной из героических песен «Старшей Эдды» – «Второй песни о Хельги Убийце Хундинга» – рассказывается о преданности жены этого героя Вёльсунга, брата Сигурда. Вся жизнь Хельги была посвящена деяниям, достойным Вальхаллы, и само имя значит «священный», «посвященный». Этот конунгвикинг совершил много боевых подвигов, в которых ему помогала валькирия Сигрун, дочь конунга Хёгни. Среди жертв его боевой ярости оказался и отец Сигрун. Узнав об этом, Сигрун стала оплакивать родичей, а Хельги принялся утешать деву: такова судьба, велящая ей стать валькирией Хильд для своих родичей. (Хильд – та самая валькирия, изза которой длится битва между ее отцом, также зовущимся Хёгни, и возлюбленным Хедином.) На это Сигрун отвечает Хельги, что мечтала бы оживить всех убитых и потом оказаться в его объятьях.
Имя Хильд стало нарицательным в эпической и скальдической поэзии. Сама битва в скальдических стихах описывается как брак с Хильд: глава войска разламывает кольцо, чтобы вручить ей свадебный дар. Возлюбленная Хедина готовит брачное ложе для шлемоносцев… Но это ложе – поле боя! Любителям русской словесности хорошо известна эта метафора. В «Слове о полку Игореве» битва с половцами на реке Каяле описывается как брачный пир: на нем не хватило кровавого вина, но храбрые русичи закончили пир – напоили сватов и сами полегли за Русскую землю. Русская героическая песнь исторически точна: половцы действительно были сватами русских, русские князья женились на половецких ханшах. Но сравнение битвы со свадебным пиром не просто поэтическая метафора, особенно в героическое, эпическое, время. Избранник валькирии – это эйнхерий, он получал ее любовь в воинском рае. Брак с валькирией – это смерть в бою.
...
Брак в народной культуре всегда уподоблялся смерти: недаром причитания невесты были сродни похоронной причети. Для родоплеменного общества это уподобление было не столько поэтическим, сколько буквальным: невеста должна была отправляться в чужой род, а это было все равно, что отправиться в иной мир. Сватовство было подобно вызову на бой. В эддической песни героическое сватовство Хельги привело к гибели родичей Сигрун.
Неудивительно, что скандинаву в его рождении на свет, браке и смерти покровительствовали одни и те же девы судьбы – дисы, норны и валькирии.
В эддической песни волшебство было уже недоступно эпической героине. Сигрун не могла воскресить родичей, но и не изменила избранному ею герою: она стала его женой и родила ему сыновей. Однако Хельги не суждено было дожить до старости.
Брат Сигрун Даг приносил жертвы Одину, чтобы тот помог ему отмстить за отца. Один дал жертвователю свое волшебное копье. Даг встретил Хельги у рощи под названием Фьётурлюнд, что значит «роща оков». Тацит говорит о такой роще как о священной у германского племени семнонов: туда нельзя было входить без оков. В этой священной роще Даг пронзил Хельги копьем – принес его в жертву Одину. Потом он пошел ко двору сестры и рассказал ей о случившемся.
Эта эпическая песнь отражает драму распадающегося и погибающего рода. Сигрун проклинает родного брата за убийство мужа, насылая на него традиционное заклятье: пусть он погибнет от собственного оружия! Даг отвечает, что не он виною такой судьбе – виноват Один, сеятель раздоров.
Хельги тем временем хоронят под курганом, и он отправляется в Вальхаллу. В песни говорится, что Один предложил потомку Вёльсунгу править вместе с ним. Тогда Хельги велит своему врагу и убийце отца Хундингу (само имя Хундинг имеет уничижительное значение – «собака»), который пал в битве с Хельги, но также пребывает в Вальхалле, омыть ноги эйнхериям, развести огонь, привязать собак и даже дать пойло свиньям (рабская работа!), а затем лишь думать об отдыхе.
...
Мы видим, что победитель в Вальхалле оказывается в праве помыкать побежденными, как своими слугами. Но эти загробные почести уже не приносят счастья эпическому герою.
Однажды служанка Сигрун шла на закате мимо кургана Хельги и увидела, как конунг с дружиной подъезжает к кургану. Она спросила, не настал ли конец света, – ведь мертвые скачут туда, куда им не дано возвратиться. Конунг отвечает, что конец света еще не настал, и хоть загробная дружина шпорит коней, ей не дано возвратиться домой.
Служанка рассказывает хозяйке, что раскрылся курган и Хельги вернулся. Он просит осушить его кровавые раны. Преданная Сигрун спешит к кургану. Ее радость – радость валькирии: она так счастлива видеть мужа, как соколы Одина (то есть вороны) радуются, увидев еще теплые трупы убитых. Она просит Хельги снять кольчугу, но в объятиях Сигрун оказывается мертвец: его волосы покрыл иней, тело – смертная роса, руки холодны, как лед. Мертвый конунг напоминает, что Сигрун сама повинна в том, что Хельги «обрызган горя росою»: ведь он пал в распрях с ее родичами. Мертвый герой не велит запевать горестных песен, ведь с ним в кургане пребудет теперь знатная дева, «диса воинов».
Сигрун стелет брачное ложе в кургане – она хочет устроить герою Вальхаллу прямо в могиле. Но Хельги уже пора спешить: ему надо скакать на бледном коне по алой дороге, пока петух Сальгофнир не разбудил эйнхериев в чертоге Одина.
Хельги скачет назад в Вальхаллу, а Сигрун и ее служанка возвращаются домой. Но к ночи Сигрун вновь посылает служанку к кургану, следить, не приедет ли Хельги. Напрасно – спускается ночь, а Хельги нет. Но тут разумная служанка произносит загадочную фразу: «Ночью сильней становятся все мертвые воины, чем днем, при солнце». Она отговаривает хозяйку спускаться в курган.
...
Эти слова могут означать только одно: отправившийся в Вальхаллу Хельги мыслится одновременно присутствующим в кургане – своем загробном жилище. Мы уже сталкивались с подобными представлениями в практике царских погребений: рядом с пирамидой Хеопса покоилась его царская ладья для загробного плавания.
В народной традиции считается, что нельзя долго тосковать и оплакивать умершего жениха или мужа, иначе он явится с того света и унесет с собой тоскующую. В немецкой балладе «Ленора», вдохновившей многих поэтовромантиков, мертвый жених, павший на поле боя в Венгрии (в Гуннской земле германского эпоса и в краю вампиров), прискакал ночью к своей невесте. Он торопит ее в свой дом на зеленом лугу, пока не пропели петухи, возвещающие рассвет. Но разумная дева отказывается скакать с ним в дальнюю дорогу: его кровать слишком узка, и ему суждено покоиться на ней одному до Страшного суда.
В датской балладе «Оге и Эльсе» мертвый жених слышит из могилы плач возлюбленной.
Он берет свой гроб и является к ней в дом. Подобно Сигрун, Эльсе встречает возлюбленного и расчесывает его волосы золотым гребнем. Она спрашивает, что происходит там, в могильном мраке. И жених сначала отвечает, что в могиле так же, как в небесном царстве, – его невеста может быть веселее. Но когда преданная Эльсе собирается последовать за женихом, Оге признается, что в могиле темно, как в преисподней. Его любовь оказывается сильнее, чем желание быть с Эльсе. Когда невеста оплакивает своего жениха, кровью наполняется гроб и змеи кишат у его ног. Когда же Эльсе смеется и поет, загробное жилище наполняется лепестками роз. Однако признание мертвеца не спасает Эльсе от тоски – она умирает.
Любовь выходца с того света – мертвеца или альва – гибельна для живых. Сигрун в песни о Хельги вскоре умерла от скорби – герой дождался своей возлюбленной в кургане. В конце песни повествуется о том, что в древние времена люди верили, будто умершие рождаются вновь. Говорили, что обрели новое рождение и Хельги и Сигрун: герой получил при рождении прежнее имя, а его возлюбленная стала валькирией Карой. Но злой рок преследовал и эту пару. Кара покровительствовала Хельги в битвах, но однажды в поединке с врагом воин случайно задел мечом парящую над ним валькирию: его духхранитель был ранен, и сам Хельги пал в поединке.

Описание работы

Цель исследования: выяснить, можно ли считать балладу Жуковского "Светлана" оригинальным произведением?
Задача исследования: доказать, что “Светлана” – оригинальная баллада В.А.Жуковского, которая связана с “Ленорой” Бюргера лишь косвенно, поскольку сюжеты имеют сходную фабульную основу.

1. Введение.
2. Исторические условия создания баллады Жуковского В.А. «Светлана» и баллады «Ленора» Бюргера Г.А.
3. Общее и различное в сюжетах и конфликтах баллад.
4. В чем состоит своеобразие стиля Жуковского?
5. Общее и различное в образах героинь / Ленора и Светлана/.
6. Национальный колорит в «Светлане».
7. Роль пейзажных зарисовок.
8. Смысл сна Светланы. Образы-символы, их значение.
9. Романтические мотивы в балладе «Светлана».
10. Выводы.
11. Список использованной литературы.

Файлы: 1 файл

Введение.
Исторические условия создания баллады Жуковского В.А. «Светлана» и баллады «Ленора» Бюргера Г.А.
Общее и различное в сюжетах и конфликтах баллад.
В чем состоит своеобразие стиля Жуковского?
Общее и различное в образах героинь / Ленора и Светлана/.
Национальный колорит в «Светлане».
Роль пейзажных зарисовок.
Смысл сна Светланы. Образы-символы, их значение.
Романтические мотивы в балладе «Светлана».
Выводы.
Список использованной литературы.

Введение

В.А.Жуковский проложил дорогу балладе в русской литературе. Не случайно В.Г.Белинский назвал его “Литературным Коломбом Руси”. Жуковский перевел три десятка баллад Шиллера и баллады многих других немецких, английских, шотландских поэтов, преимущественно Скотта, Гете, Саути, Кембелла. Бюргеровскую “Ленору”, как известно, он переводил трижды: вольным переводом в начале своего творчества, в конце снова вернулся к “Леноре”, создав балладу «Светлана». В основе содержания «Светланы» лежит немецкая баллада. Однако можно ли смело читать произведение Жуковского самостоятельным? Ответить на этот вопрос я постараюсь в своем исследовании.

Объектом данного исследования являются баллада В.А. Жуковского «Светлана» и баллада Г.А.Бюргера «Ленора.

Цель исследования: выяснить, можно ли считать балладу Жуковского "Светлана" оригинальным произведением?

Задача исследования: доказать, что “Светлана” – оригинальная баллада В.А.Жуковского, которая связана с “Ленорой” Бюргера лишь косвенно, поскольку сюжеты имеют сходную фабульную основу.

2. Исторические условия создания баллады Жуковского В.А. «Светлана» и баллады «Ленора» Бюргера Г.А.

В.А.Жуковский вошел в историю русской поэзии не только как поэт, но и как балладник. Жанр баллады появился в русской литературе задолго до Жуковского, но именно он сделал его популярным, создав русскую романтическую балладу.

Жуковский был гениальным переводчиком, и главный его переводной жанр- баллада. Жанр баллады пришел из европейских литератур и был связан с историческим преданием, фольклором, народной песней, устной поэтической традицией. Содержанием баллады стали фантастические, исторические или героические предания и мифы.

Следует сказать, что баллады Жуковского - скорее не переводы, а новые литературные произведения. В его переводе меняются сами образы, темы, проблемы, авторские оценки ит.д.

Первая европейская литературная баллада появилась в 1771 году. Это была баллада Г.А.Бюргера «Ленора», основанная на немецких народных легендах о мертвом женихе, забирающем к себе тоскующую невесту. Первая баллада Жуковского «Людмила», написанная в 1808 году, - это вольный перевод бюргеровской «Леноры». Поскольку «Людмила» и «Светлана», написанная позже, - это два произведения, связанные между собой тематикой, проблематикой, системой персонажей, то необходимо сказать несколько слов о первом из этих произведений.

В «Людмиле» Жуковский перенес действие в Россию 16 века, героев немецкой легенды превратил в русских «девиц и юношей», изменил имя героини. В центре авторского внимания находится девушка, возроптавшая на Бога из-за гибели жениха. Постепенно в балладе сгущается атмосфера таинственного, нарастает ожидание чего-то страшного. Людмила ропщет на Бога, несмотря на предупреждение матери и приближение «полночного часа»(в полночь, как известно, вступает в свои права нечистая сила). В результате Людмила была наказана за то, что восстала против Божьей воли: мертвый жених забрал ее с собой в могилу.

Жуковский, видимо, остался недоволен первым вариантом сюжета и почти сразу, в 1808 году, начинает работу над новым вариантом и заканчивает его в 1812 году. В 1813 году «Светлана появляется в журнале «Вестник Европы» с посвящением Александре Воейковой, младшей сестре горячо любимой потом Маши Протасовой. Эта баллада стала более популярной, чем «Людмила», и Жуковского часто называли «певцом Светланы».

Готфрид Август Бюргер (1747-1794) - немецкий поэт периода «Бури и натиска». Сын сельского священника, изучал сначала теологию в Галле, затем право в Геттингенском университете. Двенадцать лет, начиная с 1772 г., прослужил деревенским судьей. Хорошо знал народную жизнь и фольклор. Излюбленным жанром поэзии Бюргера стала баллада. В 1773-1776 гг. создал на материале устного народного творчества такие баллады, как «Граф-разбойник», «Дикий охотник», «Ленора». Последняя из баллад, благодаря переводам П.А.Катенина и В.А. Жуковского, сделала имя Бюргера широко известным в России. Образ Леноры, по словам поэта, заимствован из немецкой песни, которую пели в старину за прялкой. Однако фантастическая фабула этой баллады, восходящей к сказанию о мертвом женихе, встречается в фольклоре многих народов. Согласно древнегреческому мифу, относящемуся к эпохе Троянской войны, Протесилай, в прошлом один из женихов Елены, гибнет первым, сойдя с корабля на землю Трои. Попав в царство мертвых, Протесилай продолжает страстно любить свою молодую жену Лаодамию, на которой был женат всего несколько дней до отправления в Трою. Боги разрешают ему ненадолго вернуться к жене, в то время как Лаодамия, тоскуя по мужу, изготовила из воска его статую и брала ее с собой в постель каждую ночь. Протесилай возвращается в царство мертвых, а отец Лаодамии приказывает сжечь статую. Не выдержав горя, Лаодамия бросается вслед за статуей в костер и погибает. Таким образом, сюжет о мертвом женихе является достаточно древним, Бюргер по своему интерпретирует его в своей балладе, обогащая сюжет национальными чертами. В русской литературе до Жуковского не встречается предание о мертвом женихе. Поэтому, заслуга Жуковского состоит еще и в том, что он обогатил русскую литературы новыми мотивами и образами.

3.Общее и различное в сюжетах и конфликтах баллад.

Рассмотрим сюжеты двух баллад, выделим в них общие черты, и попытаемся выяснить, в чем заключается конфликт каждой баллады, а также, то, каким В.А.Жуковский и Г.А.Бюргер видели жанр баллады.

Время действия «Светланы» - современность, и все происходящее в ней - сон, навеянный сказочной атмосферой святочных гаданий. С первой же строфы читатель погружается в мир народных поверий и ритуалов, которые сопровождают русские зимние праздники:

Раз в крещенский вечерок

Девушки гадали:

За ворота башмачок,

Сняв с ноги, бросали...

Затем в балладу входит мотив тоски по милому другу. Дальнейшее развитие сюжета ведет к тому, что Светлана с помощью гаданий на зеркале вызывает жениха. Он зовет девушку ехать на венчание. Но уже во время путешествия «сердце вещее» внушает Светлане тревогу. Она удивлена и насторожена долгим жениха. В храме влюбленные видят гроб, и происходит не венчание, а отпевание. Однако кони почему-то проносят молодых мимо храма. Затем из-за поднявшейся метели они сворачивают к одинокой хижине, где жених внезапно исчезает вместе с лошадьми. Светлана входит в хижину и видит гроб с покойником. Покойник оживает, но он не в состоянии причинить вред Светлане, потому что ее спасает молитва перед иконой Спаса. В результате покойник оказывается возлюбленным Светланы, а все происходящее- сном. Затем из чудесного мира героиня возвращается в мир реальный и встречается со своим возлюбленным.

«Сюжет баллады «Ленора» включает в себя исторические события, в которые вплетены фантастические мотивы. В самом начале баллады упоминается битва под Прагой 6 мая 1757 г., в которой прусский король Фридрих II разбил войско австрийской императрицы Марии Терезии. По-видимому, упоминание одного из значительных эпизодов Семилетней войны (1756-1763) придавало балладе современный характер. О возлюбленном Леноры Вильгельме сказано поэтом скупо:

Пошел в чужую он страну

За Фредериком на войну;

Никто об нем не слышит;

А сам он к ней не пишет.

(Пер. В. Жуковского)

Бюргер в балладе оттеняет длительность разлуки Леноры с любимым. Семь лет - срок, достаточно часто встречающийся в фольклоре. Для Жуковского, как и для его читателей, существенно осуждение войны как таковой, которая ассоциировалась в русском сознании с недавней победой над Наполеоном. Автор баллады противопоставляет отчаяние Леноры, которая не находит своего милого в рядах возвращающихся с войны победителей, и радость тех, кто встретил отца, супругу, невесту. Всеобщее ликование усиливает горе героини и толкает ее на отчаянный шаг: не находя сострадания ни у людей, ни у Бога, она проклинает божий свет. Для Леноры утрата возлюбленного равносильна смерти, если погиб он, то и она готова разделить с ним судьбу. Напрасны увещевания матери, которая призывает Ленору смириться. Таким образом, Бюргер в балладе использует еще одну антитезу: бунт дочери и молитвенное смирение матери. Тщетной оказывается попытка матери вызвать ревность Леноры, высказав предположение, что возлюбленный оказался изменником. За потерю жениха Ленора винит только Бога.

На смену реальной действительности возникает страшный фантастический мир. Причем, читателю не ясно, происходит ли это в воображении героини, или же это - темная сторона человеческого бытия. Появление мертвого жениха на коне, скачка с ним будто бы на свадьбу, а оказывается на кладбище - это еще одно испытание Леноры, которое она храбро выдерживает. Разумом она понимает, куда влечет ее жених, но сердце заставляет быть с ним неразлучной.

Во время фантастической скачки местом действия оказывается вселенская бесконечность, время - вечность. В финале баллады Ленора оказывается между жизнью и смертью.

Итак, несмотря на общий мотив, сюжеты баллад отличаются. И прежде всего это проявляется в их концовках. Как известно, для баллады, характерен трагический финал: неблаговидные поступки героев должны быть осуждены, все, что должно произойти, произойдет, казнь свершится, предсказание сбудется, в «Светлане» - все наоборот: героиня невинна, «вещий сон» не сбывается, баллада заканчивается свадьбой главных героев. Традиционные для баллады ужасы - лишь испытание веры Светланы. Ее светлая душа оказывается сильнее ночного мрака, вера и любовь вознаграждаются. По мнению автора, человек не только должен проявлять покорность и смирение, он все же создан для счастья:

О! не знай сих страшных снов

Ты, моя Светлана…

Будь вся жизнь ее светла,

Будь веселость, как была,

Дней ее подруга.

У Бюргера нет изображения смерти Леноры, об этом только упоминается. Однако, несмотря на то, что образ Леноры трактуется как олицетворение самоотверженности и верности, автор напоминает героине о необходимости покорности:

Терпи, терпи, хоть ноет грудь;

Творцу в бедах покорна будь:

Твой труп сойди в могилу!

А душу Бог помилуй!

Перед нами всего лишь наставительная притча. Потому и сказано просто: “Она свет Божий прокляла... и на землю упала”. Дальнейшее случается с героиней потому, что она в своём несогласии восстаёт против Бога.

4.В чем состоит своеобразие стиля Жуковского?

Для Жуковского-романтика становится характерным лиризм особого песенного типа, заметно расширивший выразительные возможности русской лирики: разнообразная гамма настроений в песне и романсе выражается более естественно, более свободно и разнообразно, не подчиняясь строгой жанровой регламентации.
Жуковский проявил себя как художник, стремящийся воссоздать внутренний мир своего героя. Так поэт передает душевные переживания Людмилы: тревогу и грусть по милому, надежду на свидание, скорбь, отчаяние, радость, страх. Образы и мотивы дополняют романтический колорит произведения: ночь, мираж, привидения, саван, могильные кресты, гроб, мертвец.

Романтическому характеру баллады соответствует ее язык. Жуковский часто использует лирико-эмоциональные эпитеты; «милый друг», « безотрадная обитель», «прискорбные очи», «нежный друг». Поэт обращается к своему любимому эпитету «тихий»- « тихо едет», «тихая дубрава», «тихий хор». Для баллады характерны вопросительно-восклицательные интонации: «Близко ль, милый?», «А, Людмила?».

Жуковский стремится придать своему произведению народный колорит. Он использует просторечные слова и выражения - «миновались», «ждет-пождет» и постоянные эпитеты: «борзый конь», «ветер буйный», использует традиционный сказочные выражения.

В балладе «Светлана» Жуковский предпринял попытку создать самостоятельное произведение, опирающееся в своем сюжете на национальные обычаи русского народа. Он использовал древнее поверье о гадании крестьянских девушек в ночь перед Крещением.
Жуковский обнаружил интерес к психологическому миру своих героев. В “Людмиле” и во всех последующих произведениях психологическая обрисовка персонажей становится всё более глубокой и тонкой. Поэт стремится воссоздать все перипетии переживаний Людмилы: тревогу и грусть по милому, ожившие надежды на сладостное свидание и неудержимую скорбь, отчаяние, недоумение и радость, сменяющиеся страхом и смертным ужасом, когда любимый привозит её на кладбище, к собственной могиле.

5.Общее и различное в образах героинь / Ленора и Светлана/.

Главная героиня баллады Жуковского - Светлана. В ее образе Жуковский намечает черты идеального русского женского типа: верность, покорность, кротость, поэтичность. Героиня для автора - «милая Светлана». Но при своей кротости и мягкости Светлана тверда в своей вере в Бога. Она не ропщет на жизнь, как Ленора, а лишь просит ангела-утешителя утолить ее печали о погибшем женихе, потому и судьба ее складывается не так, как у Леноры. Светлана, как и Ленора, тоже с нетерпением ждет встречи с любимым. Она гадает в «крещенский вечерок», надеясь получить желанную весть. Но если «Ленора» нарисована на фоне черной, видимо, летней ночи, то «Светлана» выдержана скорее в белом свете (снег, само имя героини). Кроме того эта баллада наполнена огоньками (огонек свечи, которую зажгла Светлана, начиная гадать, свет в распахнувшихся дверях церкви, свеча в страшной хижине). Это произведение заканчивается счастливо. Также оказавшись в ситуации выбора, Светлана полагается на Бога, а не восстает против него; в результате страшная ночная скачка с женихом оборачивается сном, а утром героиня встречает своего суженого. Отношение автора к тому, что произошло со Светланой, выражается в словах:

О! не знай сих страшных снов
Ты моя Светлана…
Будь, создатель, ей покров!

КАТЕГОРИИ